Победа, но над кем?
24.10.1993
В меньшинстве быть неприятно. Особенно когда большинство — это не только рядовые граждане, но и власть, и лидеры западных государств, признавшие целесообразность и легитимность беззакония. Но даже если ты не питал ни малейшей симпатии к сторонникам прокоммунистического парламента, можно ли быть заодно с большинством в сегодняшней ситуации?
Победители, хотя и стесняются говорить о победе, ведут себя по праву победителя. Они диктуют свои условия не только побежденным, но и тем, кто пытался сохранять нейтралитет. Несогласие же с беззаконием (независимо от мотивов) объявляется пособничеством путчистам.
Во всей огромной стране — один большой демократический начальник. Все остальное — вертикаль. Начальник менее чем за два месяца до выборов чуть ли не ежедневно пересматривает по собственному разумению, свои же решения. Какие будут выборы, куда, по каким положениям (вместо законов), а также что к этим выборам еще приурочить, чтобы решить все проблемы одним махом… Воистину в такие условия могут ставить лишь побежденных. Но тогда получается, что побежденные — все мы?
Это в какой же войне нас так победили? Может быть, в той, что случилась в этом октябре, — короткой и вполне настоящей? Но большинство граждан не имели ни малейшего отношения к штурму московской мэрии и походу на Останкино. Тогда может быть, нас победили в какой-то иной войне, в которой октябрьская лишь эпизод?
Мы не готовились к войне… — сказал президент в своем обращении 4 октября. Но к чему же тогда готовились, обещая жаркую осень с предварительной артподготовкой? Если власть стремилась к миру и демократическим перевыборам, почему, натолкнувшись на сопротивление, президент, тем не менее, отказался от компромиссного нулевого варианта? Зачем предъявлял жесткий ультиматум?
А ведь подобные события могли бы произойти и в марте, если бы указы о введении особого порядка управления не оказались недоподписанными. Не менее жарким мог стать и декабрь 1992-го с призывами верным покинуть съезд народных депутатов, поездками на АЗЛК…
Так что же мы видим — безответственную недееспособность власти или же еще более безответственную настойчивость в реализации своего плана? Плана, в который, похоже, вполне вписывалось случившееся: все увидели звериный оскал оппозиции! В результате — почти гарантированная победа на выборах не только над непримиримыми, но и над более разумными и ответственными оппонентами власти.
Что же позволило президенту быть решительным теперь? Уж не мы ли на референдуме дали ему индульгенцию на жаркие мероприятия с загадочно несчитанным количеством погибших? И если так, не означает ли это победу президента над всеми нами совсем в другой войне?
И действительно, удалось расколоть и поляризовать общество. Создано представление о том, что президентский реформаторский путь — единственно возможный. И соответственно беспочвенна любая оппозиция ему. Раздуты мифы; об огромных полчищах темных враждебных сил. Все тяготевшее к центру смыто истерией кто не с нами, тот против нас. Политическое поле как бы выгнулось таким образом, что кто не скатился в одну сторону, непременно скатывается в другую.
Между тем спор между значимыми политическими силами шел отнюдь не о том, возвращаться ли в восемьдесят пятый год. Спор о другом. Как проводить приватизацию? Земельную реформу? Что делать с тяжелой и оборонной промышленностью и привязанной к ним социальной инфраструктурой? Какую финансовую политику проводить? Не говоря уже о вопросах федерации и СНГ… И нет здесь никаких заданных наперед правильных ответов.
Водораздел же по этим вопросам проходил не только между президентом и парламентом, но и внутри правительства, и даже — страшно сказать — самого президента! Достаточно вспомнить о недавно одобренных, а затем отвергнутых президентом предложениях Лобова и Лужкова, противопоставивших свои подходы к приватизации правительственному курсу. Однако принципиальные расхождения вовсе не привели к тому, чтобы эти люди оказались по другую сторону баррикад. Значит, есть вещи более важные, чем такая священная корова, как программа народной приватизации, покушение на которую являлось одним из важнейших содержательных обвинений в адрес парламента? Судите сами. Просто на определенном этапе (после крушения союзного центра) потребовался новый враг — и им оказался естественно конкурирующий орган власти, парламент. В дальнейшем же в условиях неограниченного права властей произвольно распоряжаться государственными материальными ресурсами борьба между сторонами развивалась по законам противостояния кланов в борьбе за все новые права и полномочия.
Вспомним, после путча-91 парламент (обойдя конституцию) передал президенту чрезвычайно многие из своих полномочии. Но первые же попытки Верховного Совета восстановить статус-кво сразу же натолкнулись на жесткий протест президента. Ситуация наверху повторялась во многих регионах. Стоит ли удивляться, что маятник в этой борьбе качнулся в противоположную сторону? Если до VII съезда парламент лишь возвращал спое, то затем стал требовать ограничения даже и конституционных полномочии президента. И именно здесь — коса на камень.
Можно говорить о финансовой стабилизации и публично отстаивать антиинфляционные идеи, но одновременно принимать массу сиюминутных популистских решений (типа печально известных двенадцати пунктов президента перед референдумом). Можно изображать непримиримую борьбу с коррупцией, но так и не навести элементарный порядок в распоряжении государственным имуществом, не создать систему контроля за валютной выручкой от экспорта энергоресурсов. Даже не ввести систему деклараций о доходах и имущественном положении чиновников! Можно отстаивать идею разделения властей, но одновременно чуть ли не треть своих депутатов посадить на зарплату в органы исполнительной власти — администрацию президента и правительственные структуры.
Перечислять можно до бесконечности — принципиальные расхождения между декларируемым реформаторским курсом и реальностью очевидны практически во всех сферах: от внешнеэкономической деятельности до народной приватизации.
Но там, где речь идет о полномочиях, там власть абсолютно последовательна: своего не отдадим. И понятно, здесь главное, не как делать реформы, а кто их будет делать, кто будет править, то есть распределять среди своих недвижимость, земли, государственное имущество и финансы, а также бесчисленные льготы и преимущественные права. И в этом вопросе поведение конфликтующих сторон абсолютно одинаково. Хотя, разумеется, и в том, и в другом лагере есть просто порядочные люди.
Кстати, обратите внимание на лавину перебежчиков, еще вчера выступавших с противоположных команде президента позиций. Совсем не случайно они стремительно скатились к ногам победителя.
И вот случилось непоправимое. Нанесен удар не по конкретному парламенту и конкретным депутатам, а по фундаменту, который должен быть незыблем, если мы хотим жить мирно. И именно президент теперь несет ответственность за то, что значительный круг людей был вовлечен в свержение законно избранной представительной власти, пусть сколь угодно кому-то несимпатичной.
Президент ответствен и за то, что разрушены основы государственности. Зато, что огромное, количество людей поставлено перед выбором из неприемлемого. Ведь никто не вправе ставить перед гражданами вопрос: какую из двух равно конституционных ветвей власти они признают? Никто не вправе требовать от людей, чтобы они отказывались от законности в пользу целесообразности, и тем более наказывать их за то, что они выбирают законность (независимо от того, какая политическая подоплека за этим, может быть, и скрывается).
Но власть снова и снова требует от каждого государственного служащего все того же выбора: за белых ты или за красных? А чтобы выбор был легче, каждый день принимаются новые решения о все новых благах и льготах для сделавших правильный выбор. Можно ставить людей в такие условия? Можно при этом всерьез говорить о построении деидеологизированного государства, о создании цивилизованной гражданской, а не неопартийной системы государственной службы?
Но мы соглашаемся с предложенным выбором, играем по навязанным правилам. Вконец дезориентированное общество цепляется за миф о добрых демократах, вынужденных все самоотверженнее защищать общество, реформы от злодеев — партократов. Большинство, похоже, уже согласно с тем, что в этой борьбе нет места компромиссам и хороши любые средства. Власть же почувствовала себя безнаказанной и поддерживаемой большинством. И то, что общество доведено до такого состояния, то, что оно, как в футболе, болеет за своих, независимо от того, какие методы они используют, — это действительно победа команды президента. Но это победа не над партократами, а над всеми нами, над обществом, которое уже готово простить слишком многое своему за решительность в борьбе с врагом. Разумеется, ради скорейшего приближения нового, которое, таким образом, начинает все больше напоминать
