С. Г л а з ь е в, В. Ж у к о в с к и й. Прокризисный характер концептуально-программных основ деятельности «мегарегулятора» (о центробанковских «Основных направлениях единой государственной денежно-кредитной политики на 2015 год и период 2016 и 2017 годов»)

Новейшая концептуально-программная разработка Банка России, нынешняя политика которого конструктивно-критически анализируется в научно-экономической периодике, — проект «Основных направлений единой государственной денежно-кредитной политики на 2015 год и период 2016 и 2017 годов» — тоже в какой то мере уже попадала в критический прицел серьезных аналитиков. Авторы настоящей статьи, где названный документ является прямым предметом, полагают, что проект принимать нельзя, ибо он, во-первых, противоречит действующему законодательству, во-вторых, базируется на несостоятельных в теоретическом и практическом отношениях посылках и, в-третьих, идет вразрез с целями долгосрочной экономической политики, определенными на высшем государственном уровне. Развертывание соответствующих линий аргументации положения о неприемлемости спроектированных «Основных направлений…» с отсылкой к имеющимся в литературе альтернативным позитивным рекомендациям и предлагается вниманию читателей.
 
1. Противоречие проекта «Основных направлений…» Конституции Российской Федерации и Федеральному закону «О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)»

Как известно, согласно пункту 2 статьи 75 Конституции РФ, «защита и обеспечение устойчивости рубля — основная функция Центрального банка Российской Федерации» (иные его функциональные предназначения конституционно не обозначены). Эта базовая макроэкономическая функция регулятора (в связи с обретением ранее выполнявшихся ФСРФ полномочий подчас именуемого «мегарегулятором») закреплена в Федеральном законе № 86 «О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)»: в статье 3 первой по счету целью центробанковской деятельности тоже дефинируются именно «защита и обеспечение устойчивости рубля».
 
Между тем в проекте «Основных направлений…» записано, что «главной целью единой государственной денежно-кредитной политики является обеспечение ценовой стабильности, что означает достижение и поддержание устойчивой низкой инфляции», а согласно уточняющему пассажу, «целью денежно-кредитной политики является снижение инфляции до 4% в 2017 г. и дальнейшее ее поддержание вблизи указанного уровня». То есть, хотя ни «инфляция», ни тем более «таргетирование инфляции» (как всего лишь один из методов денежно-кредитной политики, используемый для снижения темпов роста потребительских цен) в законовменяемых целеполагающих определениях не фигурируют, руководство Банка России (БР) превратило таргетирование инфляции в некий фетиш своей монетарной политики, а сама последняя свелась к манипулированию ключевой ставкой ради регулирования краткосрочной ликвидности для спекулятивных операций.
 
В прямом противоречии с конституционной формулой цели деятельности БР в «Основных направлениях…» утверждается отказ от регулирования обменного курса рубля, который, таким образом, складывается и будет складываться на основе стихийной соотносительной динамики спроса и предложения на валютном рынке. Дерегулирование последнего вкупе с отказом от контроля за трансграничным движением капитала в условиях высокой долларизации сбережений, офшоризации экономики и зависимости платежного баланса от экспорта минерального сырья, влечет за собой хаотизацию рассматриваемого рынка, переток капитала из реального сектора в спекулятивные сферы, превращая тем самым задачу обеспечения устойчивости рубля в принципиально неразрешимую. Об этом наглядно свидетельствуют первые реальные результаты денежно-кредитной политики, манифестируемой ныне в «Основных направлениях…» Объявив вскоре после прихода нового руководства об отказе от таргетирования обменного курса и взвинтив процентные ставки, БР резко усилил дефицит денег (за который, т.е. за «недомонетизацию экономики», традиционно критиковались прежние команды высших центробанковских управленцев6) и превратил валютные спекуляции в самый привлекательный на финансовом рынке вид деятельности. За период с января по декабрь 2014 г. доллар вырос по отношению к российской валюте на 80%.
 
Устойчивость национальной валюты воплощает в себе не только поддержание стабильного номинального курса рубля по отношению к другим валютам, но и еще два момента. Это, во-первых, стабильность покупательной способности доходов граждан и их сбережений, номинированных в национальной валюте. Во-вторых, — наличие вследствие умелого управления валютным курсом максимально благоприятных макроэкономических условий для развития материального производства и социальной сферы, а конечном счете — для повышения уровня народного благосостояния, улучшения качества жизни россиян.
 
Центробанковские же «Основные направления…» не предусматривают защиты устойчивости рубля и в обоих указанных смыслах. Следование заложенным в них принципам прежде всего уже спровоцировало обвал покупательной способности доходов и сбережений россиян. Крутое падение курса рубля, обусловленное переходом к таргетированию инфляции с одновременным отказом от регулирования валютного курса при наращивании рефинансирования коммерческих банков без контроля за дальнейшим использованием выделяемых Банком России триллионов рублей, побудило резкий — на 20—30% — рост цен на импортируемые товары и услуги. Инфляция даже по официальным данным ускорилась с 6,5 до 10%, продукты питания подорожали на 11,5—12,0%, а крайне высокая волатильность на валютном рынке и отсутствие определенности в действиях БР подстегивают инфляционные ожидания. Соответственно импортеры и розничные сети с целью хеджирования, страхования валютных рисков закладывают в цены вероятное дальнейшее ослабление курса рубля, что раскручивает маховик инфляции и подстегивает общий рост цен в экономике. Это, разумеется, бьет по реальной покупательной способности граждан и обесценивает их доходы и сбережения.
 
Согласно оценкам Росстата, в январе—октябре 2014 г. в сравнении с аналогичным периодом 2013 г. темпы роста реальных располагаемых доходов россиян упали с 3,8 до 0,8%. Закономерным образом это сказалось в виде угасания потребительской активности: за аналогичный промежуток времени темпы роста розничного товарооборота упали с 3,9 до 2,2%, а платных услуг населению — с 2,5 до 1,1%. Общая численность россиян за чертой бедности (с доходами ниже величины прожиточного минимума) выросла на 300 тыс. человек — с 18,6 млн. в первом полугодии 2013 г. до 18,9 млн. в январе—июне 2014 г. Наблюдалось заметное ухудшение ситуации на рынке труда: уровень безработицы вырос с 4,8 в августе до 5,1% в октябре, в результате чего количество безработных увеличилось сразу на 200 тыс. человек (с 3,7 млн. до 3,9 млн. россиян).
 
Как свидетельствуют результаты уже проводимой Банком России политики, реализация спроектированных «Основных направлений…» не обеспечит решения и такой упомянутой составляющей задачи поддержания устойчивости национальной валюты, как создание благоприятных условий для народнохозяйственной динамики во всех составляющих процесса общественного воспроизводства. Поднятие ключевой процентной ставки с 5,5% до 10,5 и затем до 17% привело к усугублению денежного голода и вновь запустило процесс демонетизации и так-то недомонетизированной экономики (в последний по времени раз подобная понижательная динамика наблюдалась в 2009—2010 гг.). Степень насыщения экономики деньгами c начала 2014 г. упала с 46 до 44% ВВП, а реальный рост денежной массы на 8% в 2013 г. сменился нулевыми темпами летом 2014 г. и спадом на 3,1% в октябре; с учетом инфляции сжатие денежной базы — почти пятипроцентное.
 
Только за второе полугодие 2014 денежная масса с учетом инфляции в абсолютном выражении сократилась в России более чем на 1,1 трлн. руб. В 2015 г. ситуация ухудшится: закрытие западных рынков долгового и акционерного капитала, необходимость выплаты более 125 млрд. долл. зарубежным кредиторам (101,6 млрд. долл. «по телу» кредита и 23,6 млрд. в виде процентов), чистый вывоз капитала частным сектором в размере не менее 80—100 млрд. долл. и растущий спрос на иностранную валюту со стороны населения в рамках предлагаемых в «Основных направлениях…» параметров повлекут дальнейшее сжатие денежной массы.
 
В анализируемом документе не предусматривается никаких мер по императивным для нормализации общественного воспроизводства расширению денежного предложения и замещению замороженных вследствие санкций внешних источников финансирования внутренним кредитом. Реализация «Основных направлений…» лишь усугубит сжатие денежной массы, чреватое спазматическим сокращением кредита, цепочками дефолтов и резким делевериджем. Без адекватных упреждающих действий Банка России денежная масса в 2015 г. рискует сократиться на 15—25%, что вызвало бы паралич всей финансовой системы, неплатежи и дефолты по образцу и подобию 1996—1998 гг., обрушение инвестиционно-банковской системы, глубочайший инвестиционный кризис, спад производства и рост безработицы.
 
Проблем наверняка добавит и рестрикционная политика Минфина России, который продолжает традиции секвестрирования бюджета (заставляя вспомнить о «преддефолтном» 1997-м) и применения «бюджетного правила», подразумевающего изъятие финансовых ресурсов из экономики через фискальный механизм «стерилизации» якобы избыточной денежной массы7. Минфин уже успел изъять за последние годы из национальной экономики свыше 6,5 трлн. руб. в виде ресурсов Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, а за период с января по октябрь 2014 г. увеличил остаток неиспользуемых средств на счетах Федерального казначейства на 3,74 трлн. руб., доведя совокупный размер неиспользуемых ресурсов до 10,3 трлн. руб.
 
Закладываемая в рассматриваемом проекте политика закрепляет на трехлетнюю перспективу уже сложившиеся тенденции удорожания кредита и падения инвестиций (при ускорении бегства из страны капитала) и производства. По итогам 11 месяцев 2014 г. краткосрочные процентные ставки на межбанковском рынке выросли с 6 до 12,5% годовых. Ужесточение денежно-кредитной политики обострило дефицит рублевых кредитных ресурсов и спровоцировало инвестиционный и производственный спады. Инвестиции в основной капитал в целом сжались на 2,5%, а в ряде отраслей спад капитальных вложений достиг 10—15% (при том, что чистый вывоз капитала частным сектором по итогам трех кварталов 2014 г. составил 85 млрд. долл., а по итогам года, похоже, будет обновлен исторический максимум). Темпы роста экономики падали на протяжении 10 кварталов подряд, опустившись ныне до 0,5%. По итогам 2014 г. российская экономика вырастет на едва отличимые от статистической погрешности 0,3—0,4%, что усилит отставание России от развивающихся и развитых капиталистических стран, снизит вклад РФ в мировую экономику, международную торговлю и в отслеживаемое высокотехнологичное производство, усугубит нашу сырьевую зависимость.
 
Резюмируя изложенное выше, можно утверждать: вместо пролонгирования на будущее своей нынешней политики Банку России следовало бы самокритично признать, что эта политика, во-первых, не только не реализовала записанную в российской конституции и в ФЗ № 86 цель «защиты и обеспечения устойчивости рубля», но обернулась противоположными результатами: обвалом обменного курса и паникой на валютном рынке, обесценением рублевых доходов и сбережений, демонетизацией экономики, ускорением бегства капитала и дальнейшей долларизацией активов банковской системы и населения, инвестиционным кризисом и прекращением роста экономики, сопровождаемым ухудшением ее структуры (о качественной деградации последней как следствии нынешней центробанковской деятельности речь пойдет далее).
 
Во-вторых, — не справилась ни с одной из других целей денежно-кредитной политики, как «самоустановленных», так и прямо вменяемых Банку России упомянутым ФЗ № 86 (в его новейшей редакции). К числу первых относится особо симпатичное центробанковскому руководству противодействие инфляционным процессам, с треском проваливаемое вследствие многократно акцентированного в литературе непонимания самой природы современной российской инфляции (преимущественно немонетарной) и вытекающих отсюда попыток борьбы с инфляцией именно теми методами, которые ее как раз и разгоняют8. Понятно поэтому, что сколь угодно тщательно «таргетируемая» инфляция выходит из-под контроля БР, запредельно взвинчивающего ключевую ставку: соответствующее удорожание банковских ставок, а потому и кредитных ресурсов для хозяйствующих субъектов провоцирует наращивание производственных издержек, которые, понятно, перекладываются бизнесом на плечи потребителей. И вот закономерный результат: темпы роста потребительских цен с 6,5% в 2013 г. ускорились до 9,1 в ноябре 2014 г., а продуктовая инфляция достигла 13%.
 
Если перейти ко второй, официальной, группе целеуказаний, то управляемая «мегарегулятором» банковская система страны, остающаяся маломощной и неконкурентоспособной, не справляется прежде всего с функцией генерирования «длинных» денег — выдачи долгосрочных рублевых и инвестиционных кредитов. Далее, платежная система по-прежнему находится в критической зависимости от международных расчетных систем, соответствующих иностранных технологий, а также от центров хранения и обработки информации. Кроме того, финансовый рынок, разбалансированный и ослабленный валютной паникой и дефицитом денег, превратился в основной канал вывоза частного капитала за рубеж. Наконец, что касается введенной редакцией ФЗ № 86 от 23 июля 2013 г. поправки, вменяющей Банку России необходимость заниматься «формированием условий сбалансированного и устойчивого экономического роста» (по примеру центробанков ведущих стран, не исключая Федеральную резервную систему США), то подобная задача центробанковским руководством просто игнорируется — и на практике, и в подготовленном концептуально-программном документе.
 
Вот почему федеральному законодателю следовало бы, отойдя на сей раз от практики «штемпелевания» исходящих от денежных властей проектов, вместо автоматического (после формально-рутинного обсуждения) одобрения «Основных направлений…» поставить вопрос об ответственности «мегарегулятора» за проводимую им политику, прямо нарушающую Конституцию РФ и ФЗ № 86. Традиционное же отсутствие объективной оценки и неформального контроля центробанковской деятельности со стороны органов законодательной власти (да и власти исполнительной) сегодня становится просто национально небезопасным, ибо политика Банка России превращается в один из главных тормозов развития российской экономики, нанося ей заметно больший, нежели санкции западных стран, урон.
 
2. Теоретическая и практическая несостоятельность ключевых положений проекта «Основных направлений…»
 
Ниже воспроизводятся (в закурсивленном виде) и более или менее (с учетом уже изложенного выше) развернуто комментируются следующие пять таких положений.
 
1. «Целью денежно-кредитной политики является снижение инфляции до 4% в 2017 году и дальнейшее ее поддержание вблизи указанного уровня… Операционной задачей денежно-кредитной политики является сближение ставок сегмента «овернайт» денежного рынка с ключевой ставкой».
 
Таким образом, весь имеющийся инструментарий денежно-кредитной политики сводится к регулированию краткосрочной балансовой ликвидности банков, которая влияет на процентные ставки по краткосрочным операциям кредитования на межбанковском рынке. Ключевой параметр, по которому БР отслеживает эффективность проводимой монетарной политики, — стоимость краткосрочных кредитов.
 
Это не соответствует ни теории, ни практике регулирования денежного обращения в развитых странах: в отличие от соответствующих центробанков наш «мегарегулятор» снимает с себя ответственность за регулирование долгосрочных процентных ставок, развитие внутренних источников долгосрочного инвестиционного кредита, стимулирование инвестиций и за обеспечение полной занятости. Цели макроэкономического характера подменяются воздействием на микроэкономические процессы на уровне отдельных сегментов денежного рынка. Отслеживание и корректировка краткосрочных процентных ставок на «межбанке», по которым кредитные организации обмениваются рублевой ликвидностью ради финансирования операционной деятельности и недопущения кассовых разрывов, не имеют прямого отношения к реализации судьбоносных для страны задач социально-экономического и научно-технологического развития.
 
Хуже того, сведение содержания монетарной политики к «сближению ставок сегмента «овернайт» денежного рынка с ключевой ставкой» не позволяет, как выше уже отмечалось, реализовать даже произвольно заявляемую антиинфляционную цель. Факты таковы, что острый дефицит рублевой ликвидности и денежный голод, усиленные изъятием денежной массы на финансирование спекулятивных валютнообменных операций, привели к тому, что и краткосрочные процентные ставки достигли максимальных с 1999 г. отметок. Ужесточение монетарной политики и повышение ключевой процентной ставки с 5,5 до 17% годовых привело к тому, что цена краткосрочных кредитных ресурсов, поднявшаяся с 5,5% в начале 2014 г. до 10—12% в ноябре, взлетела к концу декабря до 28—30%! Кредитование реального сектора в последней декаде декабря и вовсе остановилось, что грозит уже в первом квартале 2015 г. масштабным и острым кризисом, к которому БР явно не готов.
 
Заявленная «операционная задача кредитно-денежной политики» никоим образом не согласуется с самовольно провозглашенной центробанковским руководством в качестве главной цели всей этой политики задачей подавления инфляции еще и потому, что повышение ключевой процентной ставки до 17% годовых и политика поддержания искусственно завышенных процентных ставок для хозяйствующих субъектов генерируют у последних устойчивые инфляционные ожидания, ибо сигнализирует этим субъектам: реальная инфляция — не менее пресловутых 17%. В общем, антиинфляционная политика регулятора не просто обессмысливается, но и превращается в собственную противоположность, приобретает четко проинфляционный характер.
 
2. «В случае превышения инфляцией целевого уровня скорость ее снижения будет определяться таким образом, чтобы не допустить существенного охлаждения экономики».
 
Данное утверждение опять-таки демонстрирует крайне искаженное и упрощенное понимание сути и содержания инфляционных процессов в российской экономике. «Мегарегулятор» не отдает себе отчет в том, что, стоит повторить, инфляция носит главным образом немонетарный характер (обусловленный опережающим ростом производственных издержек), и попытки противодействовать ей монетарными методами эту инфляцию лишь усиливают.
 
Из наблюдаемого прироста потребительских цен на 10% ныне 5% обусловлены шоковой девальвацией и эффектом санкций, 3 — влиянием опережающего роста тарифов в регулируемых отраслях и лишь 2% приходятся на монетарную инфляцию. БР не способен действенно влиять на рост цен в ситуации низкой степени монетизации, неразвитости финансовой системы и структурных ограничений. Вытекающие из неверного понимания природы инфляции центробанковские потуги остановить взлет цен импортируемого продовольствия и опережающий рост тарифов естественных монополий путем ограничения повыштельной динамики денежной массы и удорожания инвестиционных кредитных ресурсов для товаропроизводителей, приходится вновь повторяться, ведут к противоположным результатам.
 
3. «Необходимым условием эффективного управления процентными ставками является отказ от регулирования курса рубля к иностранным валютам».
Процитированная максима, непосредственно вытекающая из догм теории общего рыночного равновесия относительно невозможности сосуществования феноменов устойчивости обменного курса, подавленной инфляции и низких процентных ставок, опровергается опытом государств, проводящих политику активного управления валютным курсом. Этот опыт свидетельствует о принципиальной реалистичности идеи параллельности устойчивого курса национальной валюты, низких темпов роста цен и невысоких процентных ставок по кредитам в данной валюте. В этом плане весьма показательна практика ряда стран Латинской Америки и ЮгоВосточной Азии, монетарные власти которых, отвергая рыночную риторику, исходят из здравого смысла, трезвого анализа сложившийся ситуации и учета всех имеющихся в распоряжении ресурсов.
 
Например, китайским денежным властям в отличие от российских, удается обеспечить баланс и оптимальное сочетание всех трех переменных: стабильно низкие темпы роста цен сопрягаются с устойчивостью курса национальной валюты и доступностью кредита. За 11 месяцев 2014 г. темпы роста потребительских цен даже снизились (c 2,5 до 1,4%) при стабильном обменном курсе валюты (девальвация на 3,1% — с 6,02 до 6,22 юаней за американский доллар), устойчиво низких процентных ставках (4,5—5,0% годовых), расширении банковского кредитования (на 13—14%), низкой безработице (менее 4,1% численности экономически активного населения) и устойчивом росте экономики (на 7,4%), инвестиций (на 11%), промышленного производства (на 7,5—8,0%) и потребительских расходов (на 12%)9. Таким образом, Народный Банк Китая, согласующий свою денежно-кредитную политику с фундаментальными целями социально-экономического развития страны и не следующий догмам «Вашингтонского консенсуса» и давно устаревшим абстрактным теориям денежного равновесия, демонстрирует результаты, которые недостижимы для Банка России, запутавшегося в квазирыночной схоластике и втолкнувшего экономику в ситуацию, когда вразнос пошли все три рассматриваемых параметра: налицо беспрецедентный рост процентах ставок, «шоковая» девальвация и неконтролируемый рост цен. Отсюда и незаурядная роль БР во втягивании страны в экономическую рецессию, перечень признаков которой можно (повторяя ряд уже обозначенных позиций) выстроить следующим образом: темпы роста ВВП упали в течение трех лет восьмикратно, сжавшись до 0,6%; инвестиции в основной капитал сократились на 2,5%; безработица подскочила до 5,1%; валютный рынок хаотизирован (рубль упал по отношению к американскому доллару почти вдвое); инфляция приближается к 10% (а продуктовая инфляция превышает 13%); долговой рынок парализован; процентные ставки достигли максимальных с 1999 г. отметок — стоимость краткосрочных рублевых ресурсов на межбанковском рынке с 6% в начале 2014 г. подскочила почти до 30% в его конце; кредитование реального сектора экономики остановилось; денежный голод достиг апогея в период после 2009 г. — денежная масса и денежная база с учетом инфляции снизилась на 5—8%, спровоцировав реальное сжатие денежного предложения в размере 1,2 трлн. руб.
 
4. «Помимо повышения управляемости ставок денежного рынка переход к режиму плавающего курса ведет к уменьшению чувствительности экономики к внешним шокам, адаптация к которым будет происходить за счет изменения валютного курса».
 
Приведенная фраза, фигурирующая в документе, призванном определять сущность и основные направления денежно-кредитной политики России в середине и во второй половине второго десятилетия XXI в., смахивает на типичный пассаж из американского учебника 1960-х годов по теории денежного обращения. Содержащееся здесь утверждение, базируемое исключительно на умозрительной оптимизационной модели рыночного равновесия, не сопровождаемое ни эконометрическими расчетами, ни какими-либо фактолого-статистическими подтверждениями, не имеет ни малейшего отношения к нашим нынешним реальностям.
 
Переход к плавающему курсу рубля оказался вопиюще неадекватным резко усилившимся угрозам национальной экономической безопасности, в том числе внешним. Спровоцировав обвал рубля и дестабилизации всех элементов финансовой системы, эта акция превратила российскую экономику в еще более открытую воздействию мирохозяйственных шоков и уязвимую в их отношениях.
 
5. «Для сдерживания инфляции Банк России повышал в 2014 году ключевую ставку, что позволило в условиях усиления внешнеэкономической неопределенности поддержать доверие к национальной валюте и ограничить спекуляции против нее. Последовавшее повышение процентных ставок по банковским вкладам способствовало прекращению оттока средств из рублевых депозитов и ограничило масштаб ускорения роста цен».
 
О ложности этих утверждений свидетельствует хотя бы тот факт, что трехкратное повышение ключевой процентной ставки со стороны регулятора сделало убыточными практически любые инвестиции, а 90% секторов российской экономики оказались нерентабельными. Планово-убыточными стали не только инвестиции в основной капитал, финансово обеспечивающие модернизацию инфраструктуры и технологическое перевооружение, но также краткосрочные капитальные вложения в пополнение оборотного капитала с целью поддержания текущей производственной активности и загрузки существующих мощностей. Остановились не только едва начавшееся обновление основных фондов, но в значительной мере и производство на уже существующих мощностях: средний уровень загрузки производственных мощностей в российской экономике упал до 60%, а в подавляющем большинстве отраслей обрабатывающей промышленности и наукоемких производствах — и вовсе до 24—40% (в среднем по странам с развивающейся экономикой данный показатель составляет 80— 82%). Рентабельность производства по активам не превышает 5, а по реализованным товарам и услугам — 7%. В подобного рода ситуациях повышение безрисковой процентной ставки автоматически делает бессмысленными и неоправданными любые капитальные вложения, поскольку лишает товаропроизводителей побудительных стимулов финансировать производство и выпускать продукцию.
 
Банк России по сути обессмыслил и превратил в убыточные любые инвестиции и практически все легальные формы предпринимательской деятельности. Можно даже сказать: благодаря центробанковским усилиям экономика России превращается в один большой «токсичный» и убыточный актив, генерирующий отрицательный денежный поток и непривлекательный не только для внешних, но и, что гораздо хуже, для внутренних инвесторов10. В ситуации, когда операции на валютном рынке обеспечивают доход в размере сотен и даже тысяч процентов годовых (при весьма умеренном риске), капитал не может не перетекать на этот рынок из реального сектора. Повышение Банком России процентной ставки расширило «валютную воронку» и запустило на полную мощность «финансовый насос» по обескровливанию реального сектора народного хозяйства и перекачиванию финансовых ресурсов на валютный рынок (подобного рода процессы наблюдались в России в 1995—1998 и 2008—2009 гг.). Кроме того, центробанковские действия спровоцировали переток капитала на потребительский рынок, разогрев инфляционные ожидания дополнительным спросом и тем самым ускорив рост цен. Стремясь избавиться от стремительно дешевеющих и обесценивающихся рублевых накоплений, физические лица стали приобретать товары длительного пользования (квартиры, автомобили, бытовая техника и т.д.), что опять-таки усиливало ожидания, о которых идет речь. Реализация отложенного спроса на дорогостоящие товары длительного пользования вкупе с масштабной скупкой иностранной валюты разбалансировали финансовую систему и спровоцировав пресловутое «бегство от рубля».
 
В общем, действия авторов «Основных направлений…» не только не способствовали «поддержке доверия к национальной валюте и ограничению спекуляций против нее», «прекращению оттока средств из рублевых депозитов и ограничению масштаба ускорения роста цен», но как раз дали мощный импульс к массовой конвертации стремительно теряющих покупательную способность рублевых накоплений либо в иностранную валюту, либо в материальные ценности; спровоцировав форсированную распродажу российской валюты, они привели к росту долларизации и всплеску инфляции.
 
Как уже отмечалось, жертвой центробанковской политики искусственного завышения процентных ставок оказываются не только покупательная способность сбережений и доходов граждан, но и потенциал расширенного общественного воспроизводства. Коль скоро финансовые спекуляции и портфельные инвестиции оказываются неизмеримо более привлекательными, чем реальные инвестиции в основной капитал, на задний план интересов хозяйствующих субъектов уходят стратегические воспроизводственные процессы, от которых в решающей мере зависят перспективы долгосрочного социально-экономического развития России на новой технико-технологической основе, коренной инновационной модернизации материального производства и народного хозяйства в целом. Соответственно денежно-кредитная политика не могла рассматриваться и не рассматривается в «Основных направлениях…» в качестве действенного инструмента антикризисной и контрциклической стратегии государства. Несмотря на разрастание в отечественной экономике кризисных тенденций и введение против России санкций со стороны ЕС и США, этот концептуально-программный документ не содержат антикризисного плана действий в условиях ухудшения внешней и внутренней экономической конъюнктуры. Из «Основных направлений…» следует, что даже на случай дальнейшего спада цен на энергоносители, усиления западных санкций, полного закрытия западных рынков капитала, отрицательной динамики ВВП, усугубления инвестиционного кризиса и спада производства — даже на этот вовсе не невероятный, к глубокому сожалению, случай Банк России не планирует смягчения своей монетарной политики и перехода к антикризисным действиям. «Символом веры» его политики останется борьба с инфляцией методами, которые именно ее-то и усиливают.
 
Об этом свидетельствуют не только прокомментированные выше «теоретические» тезисы документа, но и включенные в него показатели центробанковской денежной программы. В соответствии с ними вне зависимости от изменения внутренней и внешней конъюнктуры формирование денежной базы в рамках внутреннего канала будет сокращаться: чистые внутренние активы Банка России уменьшатся с 7,5 трлн. руб. в 2014 г. до 6 трлн. в 2015 г. и 4,2—4,6 трлн. по итогам 2017 г. Чистый кредит банкам подлежит увеличению с 5,3 трлн. руб. в конце 2014 г. всего до 6,0—7,1 трлн. по итогам 2017 г. Закономерным результатом ужесточения монетарной политики и количественного ограничения темпов роста денежного предложения станет едва заметный рост денежной базы: первичное денежное предложение увеличится с 9,0 трлн. руб. в начале 2015 г. до 9,6—10,7 трлн. по итогам 2017 г. Другими словами, БР в течение ближайших трех лет не намерен заниматься преодолением дефицита денег в экономике и прогнозирует сохранение структурного кризиса ликвидности. Так, темпы роста денежной массы в 2015 г. ожидаются в диапазоне 7—11%, а в 2017 г. диапазон может расшириться до 5—11%. Темпы роста денежной базы, за формирование которой непосредственно отвечает российский центробанк, снизятся с 8,6% в 2013 г. до 5—7 в 2015 г. и 0—5% в 2017 г.
 
При этом характерно, что чем более жесткими и негативными будут параметры внешней и внутренней макроэкономической конъюнктуры, чем ниже окажутся темпы роста ВВП и цены на нефть, тем на более низком уровне планируется положительная динамика предложения денег в экономике: в 2017 г. при «базовом» (наиболее благоприятном) сценарии социально-экономического развития России темпы роста денежной массы планово составят 10—12%, а при сценарии негативном прирост агрегата М2 сожмется до 5—7%, что ниже уровня инфляции (денежная база продемонстрирует прирост на 5—7% и 0—2% соответственно). Чем более сложным, кризисным окажется положение российской экономики, и чем хуже будет ситуация с притоком иностранной валюты, тем меньшие усилия намеревается прилагать БР для «расшивания узких мест» в финансовой системе и системе рефинансирования. У него отсутствует план замещения внешних корпоративных займов внутренними и наращивания кредитования экономики в рамках операций рефинансирования банков, в связи с чем показательно: в 2016 г. при «базовом» сценарии развития событий размер чистого кредита банкам составит 7,7 трлн. руб., а при негативном сценарии кредит банкам не превысит 7,5 трлн.; в 2017 г. масштабы рефинансирования банковской системы составят 7,1 и 6 трлн. руб. соответственно.
Иначе говоря, согласно своей денежной программе, БР не собирается вмешиваться в ситуацию на финансовом рынке, т.е. намерен самоустраниться от решения обозначенных выше проблем, что в условиях разрастания кризисных тенденций, снижения цен на нефть и закрытия внешних рынков капитала чревато еще более серьезным удорожанием кредитных ресурсов, спадом инвестиций, сокращением выпуска товаров и услуг и падением уровня жизни населения.
Судя по оценкам самого Банка России, в трехлетней перспективе Россию ожидают не только близкие к нулю реальные темпы роста денежной массы и денежной базы (а с учетом вероятного ускорения инфляции произойдет даже сжатие денежной массы в реальном выражении), но и дальнейшая демонетизация экономики: номинальные темпы роста ВВП превысят номинальные темпы роста денежной массы, и в результате уровень насыщения экономики деньгами сократится с 47 до 44%
 
ВВП, что будет сопровождаться удорожанием кредитных ресурсов, инвестиционным кризисом и спадом производства.
 
3. О неадекватности используемой Банком России методологии оценки разрыва между фактическим выпуском и возможностями экономического роста
 
Согласно данным статистики и материалам ряда профессиональных обследований состояния предприятий, в российской экономике имеется возможность заметного увеличения выпуска посредством задействования простаивающих мощностей, рабочей силы и оборотных фондов. Уже приводившаяся величина нынешней средней по экономике загрузки производственных мощностей — 60% (оценка Института народнохозяйственного прогнозирования РАН) свидетельствует о немалом потенциале наращивания производства, инвестиций и занятости на безинфляционной основе посредством, в частности, инструментов контрциклической и стимулирующей налогово-бюджетной и денежно-кредитной политики.
 
Между тем в «Основных направлениях…» фигурирует утверждениея об отсутствии резервов активизации производственной, инвестиционной и потребительской активности вследствие приближения фактического выпуска к потенциальному, и именно этим «потолком» производственных возможностей аргументируется недопустимость смягчения монетарной политики и применения стимулирующих мер.
 
«Загрузка производственных мощностей в обрабатывающей промышленности оставалась на высоком уровне, — читаем в документе, — кроме того, сохранялось действие инфраструктурных и институциональных ограничений. Все это сдерживает темпы роста потенциального ВВП и указывает на ограниченные возможности безинфляционного наращивания производства, если не произойдет его модернизации, а также повышения производительности труда».
 
Здесь опять налицо смешение понятий, рецидив логики «огородной бузины и киевского дядьки», «сапогов всмятку» и т.п. Никто, кроме, как было показано выше, самих центробанковских «теоретиков» (если, разумеется, не иметь в виду их единомышленников из лагеря радикальных либералов, т.е. рыночных фундаменталистов) не игнорирует императив достижения стратегических, долгосрочных целей развития, в том числе задач структурного характера. Однако обязательность их решения не просто не отвергает необходимость решения задач среднесрочных и текущих. Преодоление «структурных ограничений» исключено без активизации производственной и инвестиционной активности в краткосрочном периоде, энергичного и системного создания стимулов для капитальных вложений, развития внутренних источников рублевого кредита, построения полноценной системы долгосрочного рефинансирования банков, перехода к целевой кредитно-денежной эмиссии, замещения зарубежных кредитов и займов внутренним рублевым кредитом на аналогичных условиях, снижения ключевой процентной ставки до уровня ниже нормы рентабельности производства в экономике. Нелепо необходимостью достижения благих долгосрочных целей (которые к тому же в других построениях документа как раз прямо или словесно закамуфлированно игнорировались) оправдывать свое текущее бездействие и собственный непрофессионализм!
 
Никак нельзя согласиться с аналогичным пассажем, согласно которому «несмотря на низкие темпы роста экономики, глубина отрицательного разрыва выпуска умеренной, составляя около 1%. Это связано с невысокими темпами роста потенциального ВВП в условиях имеющихся структурных ограничений». Утверждение «отрицательный разрыв выпуска минимален, а следовательно, недопустимо смягчение денежно-кредитной политики» основано прежде всего на непрозрачных и сугубо субъективистских методах соответствующей модельной оценки, применяемых в Банке России.
 
Используемые представителями «мегарегулятора» модели рыночного равновесия базируются на ложных предпосылках и на оторванных от реальностей характеристиках макроэкономических процессов и параметров, на игнорировании современных концепций макротехнологической динамики. Так, на веру (в качестве не подлежащей критическому разбору) принимается посылка, согласно которой российская экономика близка к полному задействованию имеющихся факторов производства. Речь идет о том, что: а) отечественные конкурентоспособные (способные производить конкурентоспособную продукцию) производственные мощности загружены до предела своих возможностей; б) отсутствуют свободные трудовые ресурсы (о чем якобы свидетельствует снижение индикатора безработицы до минимальных отметок за почти четверть века статистических наблюдений в пореформенной России); в) повышение производительности труда в краткосрочном плане недостижимо; г) научно-технологический прогресс и развитие человеческого потенциала остановились. Как ко всему этому отнестись?
 
Прежде всего ложными, стоит повторить, являются утверждения об отсутствии свободных производственных мощностей. Так, согласно оценкам Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, уже в 2013 г. уровень загрузки мощностей упал в большинстве отраслей обрабатывающей промышленности до 56—74% (этот средний показатель отражает следующие конкретно-отраслевые: машиностроение —56%; пищевая индустрия — 58, текстильная промышленность — 60, производство стройматериалов — 61, химическая промышленность — 64, деревообрабатывающая и целлюлозно-бумажная отрасль — 74, черная металлургия — 85%). Пресловутое же ужесточение монетарной и фискальной политики привело к снижению степени загрузки мощностей с 65 в начале 2014 г. до 60% в октябре—ноябре. Столь низкой загруженности располагаемых основных фондов в России не наблюдалось с лета 2010 г. (и с осени кризисного 2008-го). Между тем, согласно данным международной статистики, в странах ЕС средний уровень загрузки мощностей достигает 75%, во Франции — 81,1, в Великобритании — 83,2, в Германии — 84, в США — 79%. Близкие значения отмечаются в развитых экспортоориентированных экономиках: в Австралии степень загрузки мощностей достигает 80,7, а в Канаде — 83,2%. Примерно такая же ситуация в странах группы БРИКС: в Бразилии производственные мощности используются на 83%, в Индии — на 81, в Южной Африке
— 82,5%. Даже в хорошо известных (являющихся ныне объектом особого внимания) депрессивно-кризисных регионах Евросоюза, обремененных избыточным государственным долгом, загрузка мощностей достигает 71—74%, а в Японии фактический выпуск вообще равен потенциальному или даже превышает его: производственные мощности загружены на 100—108% (и это — на протяжении последних двух с половиной десятилетий).
Очевидно, что отечественная промышленность обладает весьма серьезным потенциалом наращивания производственной активности на безинфляционной основе — совокупный выпуск в кратчайшие сроки может (и должен) быть увеличен минимум на треть имеющихся величин! Однако для этого, конечно, требуется отказ от антинаучных догм вульгарного монетаризма и переход к стратегии опережающего развития на базе суверенных стимулирующих денежно-кредитной, налогово-бюджетной, антимонопольной, структурно-промышленной и других видов государственной экономической политики, их системного, с обеспечением синергетического эффекта, взаимодействия, применения (и соответствующие «альтернативные» концептуально-программные наработки, в том числе ученых-экономистов РАН, имеются). Это, — во первых.
Во-вторых, наибольший потенциал динамичного наращивания объема производства на наличных оборудовании и станках приходится на отрасли несырьевой обрабатывающей промышленности, обладающие максимальным потенциалом импортозамещения, равно как и наиболее высоким мультипликатором добавленной стоимости. Так, в пищевой промышленности, сельхозмашиностроении, станкостроении, приборостроении, электронной промышленности, тяжелом и транспортном машиностроении, а также в авиационной промышленности загрузка мощностей находится на уровне 30—60%. На конец 2013 г. она составляла в производствах: экскаваторов — менее 20%; металлорежущих станков — 13; сельхозтехники — 37; кузнечнопрессовых машин — 43, шарикоподшипников — 33; грузовых автомобилей — 40; автобусов — 38; электродвигателей — 43; газовых турбин — 53; шерстяных и льняных тканей — 18—23; мясомолочном — 45%.
 
Откровенно неверные допущения закладываются центробанковскими аналитиками в модели рыночного равновесия в аспекте оценок дефицита рабочей силы. В
«Основных направлениях…» есть, повторимся, ссылка на рекордно низкие за последние 25 лет статнаблюдений значения нормы безработицы: конце лета 2014 г. — менее 5%. Однако данный показатель является малоинформативным и нерепрезентативным в силу того, что не учитывает специфику российского рынка труда, для которого характерны крайне высокая степень «серой» (т.е. неформальной) занятости и скрытой безработицы. В связи с этим обстоятельством нельзя не отметить, что, вопервых, несколько миллионов россиян или работают при наличии задолженности перед ними предпринимателей по заработной плате, или находятся в неоплачиваемых отпусках, или трудятся по сокращенной рабочей неделе либо неполный рабочий день.
 
Во-вторых, показатель безработицы вырос с 4,8% численности экономически активного населения в августе 2014 г. до 5,1% в октябре, что свидетельствует об увеличении предложения рабочей силы на рынке труда.
 
В-третьих, в России имеется колоссальный потенциал увеличения производительности труда при активизации экономического роста и развитии индустриальноинфраструктурного потенциала. Десятки миллионов россиян отличаются крайне низкими трудовыми доходами и стремятся улучшить свое материальное состояние: 73% работников имеют доходы ниже средней заработной платы по стране (31 тыс. руб.). Зарплата 50% занятых в экономике россиян не достигает 21 тыс. руб., а наиболее часто встречающийся размер оплаты труда не превышает поистине нищенские 17 тыс. руб. в месяц.
 
В-четвертых, существуют возможности увеличения контингента занятых по линии притока (в том числе возвращения) высококвалифицированной рабочей силы из стран СНГ и «дальнего зарубежья». Здесь — ресурс снятия многих существующих на рынке труда ограничений, решения проблем низкой мобильности трудовых ресурсов и дефицита высококвалифицированной рабочей силы; тут просматривается также перспектива появления новых стимулов к развитию российских науки, образования, медицины и социальной сферы в целом.
 
В-пятых, для России характерен низкий уровень экономической активности граждан — хотя бы потому, что по состоянию на октябрь 2014 г. из 143,2 млн. человек лишь 75,9 млн. находились в возрасте 15—72 лет. Это чуть менее 53% совокупной численности населения РФ. Для сравнения: в развитых капиталистических странах данный показатель варьируется в диапазоне 58—63%.
 
Далее. Практикуемые Банком России модели оценки разрыва совокупного выпуска подразумевают использование в качестве одного из входящих индикаторов показателя инфляции. Однако приходится в очередной раз подчеркивать: инфляция в РФ главным образом носит немонетарный характер, точнее, почти на 80% определяется немонетарными факторами, которые не связаны с избыточным денежным предложением и с переполнением каналов денежного обращения.
 
В последние полгода основной вклад в ускоренный рост цен вносит удорожание импортных товаров и услуг в силу произошедшего «шокового» 80-процентного роста курса доллара по отношению к российскому рублю. Тем не менее при выявлении разрыва совокупного выпуска БР продолжает использовать в своих моделях официальные величины инфляции, которые на те же 80% вообще не поддаются воздействию сугубо монетарных центробанковских инструментов, что, разумеется, приводит к существенным искажениям итоговых результатов исследований, неверной оценке закономерностей экономических процессов, путанице в причинно-следственных связях (соответственнно — к ошибочным шагам регулятора). Реальное же состояние факторов производства, профессионально оцениваемое учеными упоминавшегося ИНП РАН, позволяет: а) увеличить валовой выпуск обрабатывающей промышленности в физическом выражении на 20—30%, ежегодный прирост экономики — на 7—8, промышленного производства — на 10—12, а инвестиций в основной капитал — на 14— 16%; б) сопроводить эту динамику увеличением реальных доходов россиян темпами не менее 6—7% при недопущении двузначной величины инфляции.
 
Крайне важно, однако, иметь в виду, что дозагрузка неиспользуемых производственных мощностей при вовлечение в активную хозяйственную деятельность трудовых ресурсов из «затененного» сектора экономики, а также ресурсов, «утекших» и до сих пор «утекающих» за рубеж, может обеспечить лишь временный положительный эффект. Его закрепление и развитие потребует реализации упомянутых «альтернативных» стратегических наработок в их полном объеме, включая программы
«новой индустриализации» и широкомасштабного инвестирования. А для этого необходимы: переход к целевой кредитно-денежной эмиссии, построение комплексной системы долгосрочного рефинансирования банков и хозяйствующих субъектов материального производства со стороны Банка России под залог государственных и корпоративных ценных бумаг, двукратное увеличение степени насыщения экономики деньгами (с 44 до 90% ВВП), превращение нынешнего «мегарегулятора» в полноценный институт развития экономики, закрытие каналов незаконного вывоза капитала, борьба с офшоризацией собственности и долларизацией сбережений, возврат вывезенных российскими резидентами за рубеж капиталов.
 
Представляется в этой связи недопустимым ставить всю денежно-кредитную политику России, а главное, имеющиеся перспективы отечественной экономики, уровень конкурентоспособности товаропроизводителей, планы по жизненно необходимой «новой индустриализации», дедолларизации и вертикальной интеграции, равно как и, конечно, уровень жизни подавляющей части россиян, в критическую и однобокую зависимость от схоластических, оторванных от реальностей и крайне ненадежных моделей оценки разрыва совокупного выпуска!
 
Следует, кстати, иметь в виду, что сам по себе механизм расчета разрыва выпуска, на который ориентируется БР, является, пожалуй, одним из самых сложных и тонких элементов в экономическом прогнозировании. Результаты эконометрических вычислений, соответственно выводы и решения, базируемые на их основе, суть крайне чувствительные к выбору самой модели, самим используемым переменным, частоте и длине выборки, допущениям и временным лагам, и т.п. Другими словами, модели оценки разрыва потенциального и фактического выпусков носят весьма условный характер, зависят от целей и оценочных суждений заказчика, а значит, легко поддаются манипуляциям и статистическим искажениям в любую искомую сторону. Это крайне ненадежный компас, подвергаемый обоснованной, как представляется, критике экспертного сообщества.
 
Таким образом, корректная оценка потенциальных возможностей российского экономического роста, с одной стороны, и объективный анализ новейшей деятельности Банка России, — с другой, позволяют утверждать, что одним из главных факторов происходящего блокирования первого является сама политика второго. Принятие же «Основных направлений единой государственной денежно-кредитной политики на 2015 год и период 2016 и 2017 годов», т.е. закрепление этой политики еще на три года, чревато не только срывом утвержденных на высшем государственном уровне целевых рубежей долгосрочного народнохозяйственного развития, но и кризисно-катастрофическими последствиями для российской экономики и российского общества.