Нация или толпа?

У нас принято считать, что социальные конфликты, включая нынешние митинги ипротесты пенсионеров, — это социальные проблемы, а бизнес, модернизация производства, перспективы экономического развития страны, — совсем другое — экономика. И можно подумать, что право пенсионеров и ветеранов на бесплатный проезд и предстоящее вступление страны в ВТО – вещи столь же не связанные, как бузина в огороде и дядька в Киеве.

Диалог власти и общества

Протесты пенсионеров в связи с отменой ряда жизненно важных для них льгот напомнили о двух вещах. Во-первых, о том, что кроме власти, живущей и действующей в сравнительно автономном режиме и руководствующейся собственными целями и представлениями о целесообразности, есть еще и общество, причем, иногда даже способное предъявлять власти какие-то требования. И, во-вторых, о том, что объяснения власти обществу, что все в порядке, что общество власть неправильно поняло, а точнее, что кто-то обществу недостаточно или неправильно все объяснил, не срабатывают. Не срабатывают, даже если заблаговременно (еще с лета) подключилась к этому вся мощь контролируемого властью пропагандистского аппарата средств массовой информации. Тем не менее, сколько «халва» не говори, слаще не стало. И пенсионеры этого «слаще» не почувствовали.
 
Вот характерный пример, демонстрирующий достигнутый уровень диалога между властью и обществом. Министр финансов Кудрин в телеэфире решительно заявляет, что это протестовали вовсе не подмосковные пенсионеры, что людей привозили на автобусах из совсем других мест и что надо разобраться и выявить зачинщиков. И этого большого «либерала» можно понять: неужто ради того буквально под асфальт закатали все, что есть истинно демократические институты и публичная политика, чтобы еще какие-то пенсионеры нам теперь что-то диктовали!..
 
Но спустя всего несколько дней «ошибки» уже признаются, дополнительные деньги выделяются, досрочное повышение пенсий гарантируется, а наш отважный борец с зачинщиками беспорядков в эфире программы «Зеркало» уже разворачивается на сто восемьдесят градусов и, чуть ли не заикаясь и кланяясь (словами это не передать – надо было этого агнца видеть), уверяет, что «мы сделаем все, чтобы ни один пенсионер и ветеран не чувствовал себя обиженным». И все выступающие руководители государства уже непреклонны: ни один льготник не должен пострадать. Значит, победили? Так быстро и просто?
 
Почему развернулись, заизвинялись и расщедрились руководители «экономического блока» правительства – известно: глава государства выразил недовольство деятельностью власти исполнительной. Парламент и его правящее большинство, еще пару месяцев назад столь категорически игнорировавшие все предупреждения о последствиях попытки столь решительно сбросить с плеч государства свои обязательства, теперь также закипели негодованием в адрес правительства и «отдельных министров», которые «так подставили президента». Казалось бы, выводы, прежде всего, организационные, должны последовать незамедлительно. Ан, нет, это было бы не по-нашему. «Отставка – это слишком легко! Кто кашу заварил, тот теперь пусть свои ошибки и исправляет!» Где, в какой еще стране министрам такой пансион: чем хуже работаешь, тем больше ошибок тебе еще предстоит исправить, прежде чем тебя отпустят с должности…
 
Но есть еще и четвертая власть – СМИ. Какой скрытый от любопытствующих глаз диалог весь этот период велся между четвертой властью и властью основной, четвертую власть у нас контролирующей, мы можем лишь предполагать. Но налицо публичный результат: в то время, как власть основная уже извиняется и пятится назад, верные пропагандисты по основным теле- и радиоканалам продолжают вещать населению о безответственном прокоммунистическом большинстве в думах 1990-х годов, напринимавшем невыполнимых популистских законов, с которыми – как с явным обманом – необходимо как можно быстрее, наконец, покончить…
И коль скоро четвертая власть, явно не без подачи (если не по прямому требованию) первой, продолжает промывать публике мозги, не рано ли говорить о каких-либо победах?
 
Но, может быть, власть прислушивается хотя бы к науке, с ней находится в диалоге? С учетом того, что власть у нас сама знает, что делать, ее диалог с наукой, тем более публичный, по нынешним временам возможен лишь принудительно – только если ученый приглашается в какое-нибудь «ток-шоу» вместе с министрами, надо полагать, для «оживляжа». Так и случилось в телепрограмме «Времена» 23 января, в которую наряду с некоторыми руководителями «экономического блока» правительства, был приглашен академик Д. Львов. И внимательный наблюдатель не мог не обратить внимания на масштаб мировоззренческой пропасти, отделяющей руководителей «экономического блока» правительства не просто от случайно приглашенного ученого, но от руководителя отделения экономики РАН.
 
Руководители правительства говорили о нехватке денег на реализацию социальныхпрограмм, о коррупционной емкости прежней системы, о необходимости объяснять людям выгодность для них перехода с одной системы предоставления социальных гарантий на другую и т.п.
Представитель науки же говорил о том, что подобные реформы сейчас в принципе неуместны. Образно говоря, как тришкин кафтан ни перешивай, толку все равно не будет – дело не в нюансах учета и предоставления социальных льгот, но в заведомой порочности всей проводимой экономической политики! Но как только вопрос зашел о необходимых конкретных мерах, ведущий, В. Познер, искренне заволновался и незамедлительно уважаемого академика прервал.
 
И понятно, это надо же, до чего известный ученый публично договорился – что необходимо, прежде всего, отказаться от единого тринадцати процентного подоходного налога и на уборщицу, и на миллиардера, да еще и напомнил, что нигде больше в мире такой дичи нет. Так, если ему и дальше давать говорить в прямом эфире Первого канала на всю страну, он еще чего доброго предложит переориентировать природные ресурсы страны с экспорта за рубеж на собственное экономическое развитие, а также изымать сверхприбыли у естественных монополий и сверхдоходы (многие миллионы долларов) у назначенных правительством их руководителей… А если митингующие его услышат и воспримут тезисы как обоснованные и рациональные?
 
Крайне правые и просто циники скажут: ну, и что же тут удивительного? Понятно ведь, что в реальной политике единственный слой, с которым власть на самом деле должна быть в постоянном тесном взаимодействии и диалоге – это предприниматели, люди дела. И плюс наука, но не всякая, а адекватная, продвинутая – гайдаровский институт и т.п.. С ними, людьми дела, реально «решаются вопросы», в конечном счете – в интересах всей страны, включая и митингующих пенсионеров. Соответственно, с ними предварительно согласовываются позиции и действия правительства в важнейших сферах жизни страны. А все остальное – лишь демократическая демагогия…
 
Что ж, не оспаривая этот тезис применительно к сформированному в нашей стране режиму в принципе, зададимся вопросом: диалог с «людьми дела» на самом деле реализуется в полном объеме в интересах национального предпринимательства и всего общества, или он тоже не более чем демагогия, но уже не демократическая, а экономоцентристская? Судите сами.
 
Одна из целей прошедшего недавно совещания руководителей предприятий металлургического и нефтегазового комплексов была заявлена как «выработка позиции по вступлению в ВТО». Естественно было ожидать, что одним из ключевых будет доклад представителя правительства — переговорщика по вопросу о вступлении страны в ВТО — с детальным анализом отстаиваемых на переговорах условий вступления применительно к металлургическому и нефтегазовому комплексам, а также смежным отраслям.
 
Не идеализируя ситуацию, уместно было предположить, что какие-то важные, может быть даже ключевые моменты представитель правительства постарается обойти. Например, вопрос о том, что отстояли для себя при вступлении в ВТО наши возможные зарубежные конкуренты и почему мы не только готовы вступать в ВТО на менее выгодных условиях, но даже изначально и не ставили на переговорах вопрос о признании за нами права на аналогичную защиту. Можно было ожидать и спора между докладчиком от правительства и представителями нефтегазового сервиса, защита которого (в отличие от условий, на которых вступил в ВТО, например, Китай), никоим образом даже и не предполагается. Хотя Китай стратегическим поставщиком сырья на мировые рынки быть уже давно перестал и, напротив, является одним из крупнейших импортеров энергоресурсов, а мы, как известно, являемся экспортерами сырья… То есть, совещание грозило быть вовсе не благостным, не демонстрирующим «полный консенсус» между властью и, как минимум, частью делового сообщества. Для того, казалось бы, и проводятся в Торгово-промышленной палате такие совещания, чтобы стороны вели дискуссию по самым ключевым вопросам.
 
Но действительность, как говорят, превзошла ожидания: ключевой вопрос об условиях вступления в ВТО и о ходе переговоров был не просто замят, но совершенно необходимого на таком совещании доклада представителя правительства … не было вообще…
Что оставалось делать организаторам совещания в условиях подобного отказа правительства от диалога?
И получилось, что вместо доклада представителя правительства прозвучало лишь выступление весьма уважаемого в отрасли специалиста, скептически настроенного по отношению к нашему вступлению в ВТО, но принимающего эти планы как данность, нечто свыше, чему противостоять невозможно, примерно, как цунами в Индийском океане.
 
Передовики и отстающие
 
Показательно и другое: выступления на этом и многих других подобных мероприятиях демонстрируют существенные противоречия в позициях между теми, кто, казалось бы, находится «в одной лодке», но, скажем так, на разных местах в ней. Известен, в частности, и ряд противоречий между энергетиками, металлургами и машиностроителями. Одни обвиняют других в отсталости, неспособности обеспечить производство на современном уровне. Их резюме: не надо поддерживать отсталых, нечего паразитировать, снижать нашу конкурентоспособность и, соответственно, конкурентоспособность всей экономики. Вплоть до категоричного: «Не можете – умирайте, но не тащите за собой нас!»
 
Казалось бы, логично, во всяком случае, с точки зрения сиюминутного бизнеса. Но вот незадача: почему-то получается, что отстающими у нас оказываются не предприятия с неэффективными собственниками и слабыми управленцами, а целые сектора экономики. Более того, чем выше передел в технологической цепочке, тем более отсталыми оказываются чуть ли не все предприятия…
Может быть, дело в том, что «ближе к земле» все проще и не нужны ни сложные инженерные решения, ни высокие технологии, а там, где они нужны, мы «не тянем»?
 
Нет, и оборудование, и технологические процессы, и требования к квалификации кадров и технологической дисциплине вполне сопоставимы. Так в чем же дело?
Теоретически можно себе представить, что в нефте- и газодобычу шли самые дельные, организованные, склонные к неустанному поиску новых решений и их внедрению, а в машиностроение – самые тупые, ленивые и никчемные. Можно также представить, что «ближе к земле» пошли работать смелые, не боящиеся конкуренции, а в отраслях более высокого передела оказались люди несамостоятельные или даже трусоватые, так и норовящие держаться за подол маминой юбки. Но можно ли в это поверить?
 
Мне скажут, невозможно отрицать, что наш нефтегазовый сектор конкурентоспособен на мировом уровне. Не случайно его собственники так стремятся к тому, чтобы Россия быстрее вошла в ВТО именно потому, что они – отважные — конкуренции с зарубежными производителями не боятся. Звучит красиво. Невольно наполняешься чувством гордости: «Ведь можем же, если захотим!» Холодный душ начинается тогда, когда пытаемся разобраться, а по каким же критериям наши сырьевики конкурентоспособны с зарубежными? Они много выигрывают конкурсов и тендеров на разработку месторождений в Северном море или Мексиканском заливе? Их технологии более энерго- и ресурсосберегающие, более экологически чистые? Иначе говоря, наши сырьевики конкурентоспособны, или же конкурентоспособно наше сырье? Согласитесь, это материи и понятия разные.
 
И если на мировых рынках востребуются не столько наши чудо менеджеры из нефтянки, сколько любое наше и не наше сырье, то, может быть, стоит обратить внимание на тех, кто в прошлом обеспечил наш суверенитет над территориями, богатыми сырьем, а также обеспечивает их нынешнюю принадлежность нашей стране – на военных и на оборонку? Ведь именно прошлая эффективность военных и оборонщиков и их не до конца уничтоженный потенциал до сих пор обеспечивают прибыли наших сырьевиков.
Внимательнее стоит присмотреться и к нынешней «неконкурентоспособности» наших «отстающих» машиностроителей. В данном случае имеются в виду, разумеется, производители не автомобилей и товаров массового спроса, а газоперекачивающих агрегатов, буровых платформ, танкеров и т.п.
 
Если судить о конкурентоспособности продукции по публичным и обоснованным критериям, а не по пробивной и иным аналогичным способностям ее производителей на «бюрократических рынках», то нельзя не заметить следующее.
 
Во-первых, конкурентоспособности не бывает без честного конкурса.
Во-вторых, конкурентоспособности не бывает там, где организатор конкурса не заинтересован в получении оборудования, действительно лучшего по соотношению «качество/цена».
В-третьих, конкурентоспособности не бывает вдруг, просто потому, что нам так захотелось. Конкурентоспособность достигается затратами организационных, финансовых и интеллектуальных ресурсов. И мобилизация этих ресурсов — функция не только самих машиностроителей.
И, в-четвертых, конкурентоспособным не может стать явно дискриминируемый.
 
Конкуренция без конкурса
 
Где же у нас честные конкурсы с четко и обоснованно определенными условиями — требованиями к участникам? Даже полугосударственный «Газпром», который в этом смысле, вроде, передовик, еще только планирует половину своей инвестиционной программы реализовать на конкурсной основе. А ведь инвестиционная программа – лишь часть фактических расходов на оборудование и материалы, причем, не самая большая.
Повторю: конкурс конкурсу – рознь. Где же у нас ясные и однозначные правила определения победителя, такие, как, например установлены законодательством США в сфере недропользования, когда конкурсный параметр может быть только один, требования же по остальным параметрам задаются как граничные условия, которым нужно обязательно удовлетворить?
 
Отсутствие в этой сфере реальной конкурсности признает и департамент промышленности нашего Минпромэнерго. Но, согласитесь, задача правительства не только в признании положения вещей, но и наведении минимального порядка.
Применительно к оборудованию, производство которого имеет продолжительный технологический цикл и требует дорогостоящего оснащения, конкурс можно считать справедливым только в случае, если информация о потребностях и параметрах необходимого оборудования, а также об объемах поставок, в том числе, суммарно разным потребителям, предоставляется достаточно системно и заблаговременно. Однако, этого наши производители оборудования добиться от государства — подчеркиваю: не от компаний, а именно от государства, способного установить соответствующие требования законодательно — до сих пор не могут.
 
Это — сторона юридическая. Но есть ведь еще и экономика – закладываемые в экономическую систему стимулы. Если кто помнит, советскую экономику называли затратной. Это в том смысле, что она не создавала достаточных стимулов ни для использования максимально производительного оборудования, ни для экономии ресурсов. Что ж, критика была оправданной, но только не по сравнению с нынешней российской системой, унаследовавшей от предшественницы все худшее, да еще в гипертрофированном виде.
 
Так, если раньше директор госпредприятия был ограничен хотя бы совестью и партийным билетом, то теперь для управляющих полугосударственными «Газпромом» и РАО «ЕЭС России» никаких моральных и административных ограничителей не осталось. А стимулов управлять корпорациями в интересах собственников не создано. Во всяком случае, ни материальное благосостояние, ни нахождение на посту от объективных показателей деятельности компаний никоим образом не зависит.
Недалеко ушли и частные компании. Происходит это в силу отсутствия надлежащих требований со стороны государства по прозрачности бухгалтерии и структуры собственности, а также допуска к разработке наших недр, и вообще на наш рынок компаний, формальные собственники которых зарегистрированы в оффшорах, а доподлинно не известны. Следствие – возможность получения основной доли реальной прибыли как скрытой через операции с фактически афиллированными структурами, в том числе, и через операции по закупкам через такие же (свои) оффшорки дорогостоящего оборудования.
 
И, наконец, апофеоз затратного подхода, реализуемый у нас вариант «соглашений о разделе продукции», включая подписанные еще до принятия соответствующего закона соглашения «Сахалин-1» и «Сахалин-2». Здесь затратный подход буквально заложен юридически: что недропользователь потратит, то нашим сырьем ему и компенсируется. И в материалах проверки Счетной палаты на Сахалине, проведенной в 1999 — 2000 гг., указано, что по одному из соглашений инвестор вправе брать кредиты под ни чем не ограниченные проценты. Кредиты, связанные, например, обязательствами по закупке зарубежного оборудования, также не запрещены. И все это должно полностью компенсироваться нашей нефтью. И если пока кредиты берутся лишь под рыночный процент, так это, можно сказать, сравнительно добрая воля инвестора как следствие внимания, которое в свое время удалось приковать к этим соглашениям и всему, что происходит на Сахалине. В тех же материалах проверки приведены факты завышения расходов по некоторым сделкам (аренда квартир) до 15 (!) раз. Понятно: зачем же кому-то экономить наши деньги? И, тем более, зачем направлять их на заказы российским производителям?
Организационно-финансовая и социальная фора
 
Конкуренция производителей продукции на мировых рынках ужесточается. Отсюда вынужденное объединение и укрупнение основных «игроков» ради получения организационно-финансовых преимуществ. Как же в этих условиях охарактеризовать целенаправленное разрушение наших прежних глубоко интегрированных промышленных структур — «научно-производственных объединений» и т.п.? Да, они были, зачастую, несовершенны. Но из этого не следует, что набор атомизированных предприятий более конкурентоспособен. Значит, нужна новая оргструктура, до формирования которой конкурентоспособность с крупнейшими зарубежными производителями недостижима.
 
Для формирования такой структуры требуются, во-первых, понимание проблемы — ведь под лозунги о реформировании атомизация осуществлялась сознательно, во-вторых, время, и, в-третьих, политика государства, мотивирующая собственников не на сдачу позиций, в том числе нашего внутреннего рынка, конкурентам, которые «придут к нам со своими технологиями и финансами», а на объединение, модернизацию производства, безусловное сохранение за собой внутреннего рынка и затем выход на рынки зарубежные.
 
О какой политике идет речь, поясню на примере. Представим себе идеальный конкурс, на котором за заказ сражаются два производителя оборудования из разных стран, один из которых российский. У них возможности одинаковые, кроме одной «мелочи»: один под расширение и модернизацию производства может взять кредит на десять-пятнадцать лет под пять-семь процентов годовых, а другой, наш – лишь на три-пять и уже под десять-пятнадцать процентов. Кто в конкурсе победит прогнозируется без труда. Тогда спрашивается: из-за чьей неконкурентоспособности наш производитель не получит заказ — из-за своей или из-за неконкурентоспособности всей финансовой и – шире — государственной системы? При этом нам будут неустанно трубить о высочайшем профессионализме наших финансистов, а сотрудники Минфина и Центробанка зарплату получат вовремя и существенно большую (в Центробанке – на порядок!), нежели работники «неконкурентоспособного» предприятия.
 
К этому добавьте еще такой «пустячок», как фора в возможности привлечения лучших интеллектуальных сил со всего мира. И расплачивается за привлеченный интеллект – высокой зарплатой и социальным пакетом — не только конкретная компания. Ей помогает также государство, получение вида на жительство в котором, а затем и гражданства зачастую являются желательным призом для многих. Значит, наши конкуренты получают от своего общества и государства дополнительную помощь, не проходящую ни по каким ведомостям. Или иначе можно сказать, что конкуренты имеют от своего государства и общества «социальную ренту», которая оказывается взаимно выгодной и предприятиям, и предоставляющему ее обществу в целом. Таким образом, и здесь уместнее говорить о способности конкурировать, в частности, за лучшие мозги, не конкретного предприятия или сектора экономики, а всего общества и государства.
 
Протекция или дискриминация?
 
Известно, что в рыночной экономике всякие изменения, включая организационные, имеют смысл лишь в расчете на удовлетворение прогнозируемого спроса. Иначе говоря, строить новый завод или затевать сложную модернизацию, закупать дорогое оборудование, брать кредиты имеет смысл, только если есть высокая степень уверенности, что рынок востребует то, что вы собираетесь производить. Что ж, скажут мне, это нормальные предпринимательские риски. Соглашусь и добавлю: на условиях, как минимум, не дискриминационных. Есть ли у наших производителей такая уверенность? Нет. Почему? В силу обоснованного недоверия к своей власти, своему государству, его должностным лицам – в отличие от доверия, которое испытывают к своей власти и своему государству наши конкуренты.
 
Поясню на примерах.
Известен случай, когда наши производители конкурировали с французами за поставку турбины в Марокко. Проиграли — французское правительство предоставило Марокко связанный кредит на поставку турбины, наше же правительство такого шага не сделало.
 
Другой пример. Норвегия и Китай, государства с совершенно разным социально-политическим устройством, использовали близкие инструменты экономической политики: для связывания возможности доступа к своим природным ресурсам гарантировали заказы на оборудование своему машиностроению. Результат – вывод своего машиностроения на позиции высокой конкурентоспособности.
 
Пример третий. Вице-президент США отстаивал в комиссии «Гор-Черномырдин» необходимость незамедлительного принятия Россией закона «О соглашениях о разделе продукции» в редакции, предусматривавшей не только отсутствие протекции для российских производителей нефтегазового оборудования, но, напротив, предусматривавшей прямую протекцию для оборудования, ввозимого к нам из-за рубежа.
 
И пример четвертый, тесно связанный с третьим. Есть прецеденты, когда под давлением зарубежных государств и корпораций наши правительство и Дума шли на принятие законодательных норм, прямо ущемлявших интересы российских производителей оборудования, транспортников и поставщиков ресурсов в интересах зарубежных заказчиков. В частности, закон «О соглашениях о разделе продукции» в июле 1995 года был принят Думой в редакции, предоставлявшей иностранному оборудованию прямую протекцию по сравнению с оборудованием, произведенным в России. И лишь в результате полугодовой борьбы Совета Федерации (первого, выборного его состава) против принятия этого закона в виде, явно ущемлявшем наши интересы, закон удалось скорректировать и нормы, дискриминирующие наших производителей оборудования, исключить (эта история с приложением текстов вариантов закона описана в моей книге «Похищение Евразии»).
 
Кто-то может удивиться: к чему поминать старое – ведь почти десять лет прошло? Что ж, время прошло, но какие уроки мы извлекли? И где сейчас люди, участвовавшие в той попытке навсегда поставить крест на нашем машиностроении? А они не только не осуждены (даже общественным мнением), но, более того, многие из них занимают сейчас важнейшие государственные посты, включая защиту наших «прав человека»… А почему бы и нет? Ведь право на использование наших природных ресурсов в интересах нашего же развития, как известно, к фундаментальным правам человека не относится.
 
И если вы, уважаемый читатель, не патриот или меценат, а просто бизнесмен, для чистоты эксперимента, предположим, с Марса. Кому вы в описанных условиях скорее дадите свои деньги на модернизацию производства в расчете на будущие заказы и прибыли: машиностроительному предприятию американскому, французскому, норвежскому, китайскому или нашему? И чья же тогда вина в «неконкурентоспособности» наших машиностроителей?
 
Три точки опоры
 
С «передовиками» и «отстающими» какая-то ясность появилась. Но что дальше-то делать? А дальше для выживания страны необходимо принятие концептуального подхода, имеющего три основы.
Первая — представление о минимальной справедливости как об основе жизни общества, нации.
Вторая – способность видеть хотя бы чуть-чуть дальше своего носа.
И третья – отказ от иллюзий о доброте и снисходительности к нам окружающих, от надежд на то, что они просто так ни за что будут принимать нас за «своих», относиться к нам как к равным, как к самим себе.
 
Если первая основа принимается, то стоит отказаться от спекулятивной пропаганды невиданных успехов и высокой конкурентоспособности наших сырьевиков. Чего стоят эти успехи и кому мы все, в том числе сами сырьевики этими успехами обязаны, с этим мы разобрались. Соответственно, и прибылями от продажи за рубеж сырья обделять тех, кому мы за них должны быть благодарны, мягко говоря, несправедливо.
В рамках этой же первой позиции – представления о минимальной справедливости – стоит ответить на вопрос, что есть для нашей страны сырье: просто подарок с неба, или же плата за издержки протяженности территории и сложный для иной хозяйственной деятельности климат, то есть, естественная компенсация неблагоприятного географического положения? Если второе, то справедливо ли отделять естественные плюсы от столь же естественных минусов нашего расположения на Земле? И можно ли приватизировать отдельно плюсы — естественную компенсацию неблагоприятных факторов, оставляя минусы ничем не компенсируемым неподъемным грузом на всей остальной экономике?
 
Таким образом, это вопрос не только о более эффективной системе перераспределения прибылей от продажи сырья, но и о роли нашего сырья и основном предназначении наших природных ресурсов. Речь идет о том, быть ли им проданными за рубеж и стать основой для экономического развития других государств, или же стать энергетической и сырьевой основой для развития у нас современной промышленности, ныне находящейся практически в дискриминируемом положении? Если мы выбираем последнее, то и приоритет должен быть не экспорту, а обеспечению внутреннего рынка — своей промышленности и социальной сферы.
 
Понимаю, что несправедливость нынешнего порядка вещей не для всех является основанием для его пересмотра. И тем, кто сейчас «на коне», не хочется соглашаться на изменения. Как заявил в предновогодней телепередаче «Времена» министр экономического развития Г. Греф, с ЕЭС у нас подписан протокол о нашем вступлении в ВТО и установилось взаимовыгодное сотрудничество: мы – поставщик сырья, они – оборудования. Тут-то и приходится обращаться ко второй основе концепции – способности не дать сиюминутному напрочь убить видение будущего. Что же в будущем?
 
Как известно, кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Приходится напомнить, что производители газоперекачивающих агрегатов — они же и производители авиационных и ракетных двигателей, а производители буровых платформ и танкеров (кстати, танкеров мы ежегодно закупаем за рубежом десятки, причем объемы импортных закупок этих судов ежегодно растут примерно на 50 %) – они же создатели крейсеров и атомных подводных лодок…
 
Что же ожидает того, кто считает нахлебниками и армию, и оборонную промышленность, и науку, и не только не желает делиться с ними прибылями от продажи сырья, но, что еще важнее, закупая оборудование, предпочитает финансировать чужую промышленность, а значит, чужую оборонку и тем самым чужую армию?
Неужто кто-то у нас всерьез рассчитывает, что у него и дальше будут покупать сырье, даже тогда, когда смогут просто прийти и взять? Или даже и после Ирака все еще верится, что «глобализующийся мир – совсем другой», то есть, читай, добрый и справедливый?
Что ж, отказ от необоснованно иллюзорного миропонимания – третья основа необходимого нам концептуального подхода. Причем, что любопытно, если опросить население на улицах, легко заметить, что головы простых людей, в отличие от наших руководителей, ничем подобным уже давно не затуманены.
 
НЭП – 2005
 
Вывод прост: хотим выжить, значит должны решительно пресечь спекулятивную игру в «передовиков» и «отстающих», «продвинутых», «рыночных» и «отсталых», «тянущих назад» и повернуть все – и финансовую систему страны, и потоки энергоресурсов – на создание конкурентоспособных секторов экономики в отраслях высокого передела. Что это означает?
Во-первых, изменение финансовой системы страны, ее направленности и внутреннего организационного устройства. Целью и смыслом существования кредитно-банковской системы должно стать обеспечение финансовыми ресурсами реального сектора экономики, прежде всего, ее несырьевых секторов (ряд принципиальных дефектов ныне сохраняющейся системы описан мною в книге «О бочках меда и ложках дегтя», М., «Крымский мост», 2003).
 
Так, зачем мы до абсурда накачиваем золотовалютные резервы Центробанка и резервы правительства? И почему заокеанские зеленые купюры и ценные бумаги американских корпораций в качестве резерва для нас лучше, чем отданные за них нефть, газ, удобрения и металлы, а также собственные предприятия, социальная и транспортная инфраструктура, которые можно было бы создать за эти средства? И как можно России даже рассматривать вопрос о выходе в качестве соинвестора из проекта «Сахалин-1» по добыче нефти и газа на нашем шельфе (из-за, якобы, нехватки средств на инвестирование нашей доли), если его рентабельность для инвестора, рассчитанная еще для цены на нефть порядка 24 долларов за баррель, — около 75 процентов? При этом наши необъятные ресурсы вкладываются в американские ценные бумаги под минимальные проценты. А ведь, при недостаточности нормативного регулирования, участие нашей госкорпорации в качестве соинвестора может давать еще и канал обеспечения заказами на оборудование наших машиностроителей, как это делали норвежцы и китайцы…
 
Мне скажут: «Но государство не может быть эффективным инвестором, деньги просто разворуют!» Что ж, на это есть однозначный ответ: пока государство такое, резервы разворуют не менее успешно, благо законодательство, в частности о Центробанке и о Правительстве, такие возможности предоставляет…
 
Во-вторых, жесткое долгосрочное связывание самой возможности доступа к нашим сырьевым ресурсам, прежде всего энергоресурсам, гарантированием заказов нашему машиностроению. Будет гарантированный на несколько десятилетий заказ – появятся и инвестиции в развитие, и настоящая конкурентная борьба, в том числе, с участием зарубежных компаний, но при условии размещения ими своих производств на нашей территории. Надо трезво понимать, что никакого иного, сопоставимого по объемам источника для внешних инвестиций в наш производственный сектор экономики в обозримом будущем ожидать не приходится.
 
В-третьих, госконтроль за нефтегазовым сервисом, недопущение уже начинающейся монополизации этой жизненно важной сферы транснациональными корпорациями. И это вовсе не вопрос прибылей наших «сервисников». Это вопрос сохранения в наших руках информации о наших же недрах, а также воспроизводства специалистов, способных понять, что в наших недрах есть, что с этим делать и какова этому цена.
 
И, в-четвертых, смена приоритетов во всей экономической и внешнеторговой политике.
Неужели мы и впрямь уверены, что главное наше предназначение – быть поставщиком энергоресурсов для более развитого мира? А если нет, то зачем мы так стремимся быстрее продать этих ресурсов как можно больше? Чтобы заработать больше денег? А денег больше зачем, если мы и сейчас не знаем, куда их деть, не вкладываем в перспективные проекты, в образование и здравоохранение? При этом на внутреннем рынке ощущается нехватка природного газа, а цены на бензин достигли мирового уровня (при зарплатах на порядок ниже, чем, например, в США). И они потянули за собой – через транспортную составляющую – цены на все производимые в стране товары и услуги, делая их неконкурентоспособными на нашем же внутреннем рынке…
 
Вопрос не просто в госрегулировании цен на топливо. Регулирование экспорта сырья и полуфабрикатов должно стать гибким, жестко привязанным к решению главной задачи – обеспечению внутренних потребностей в энергоресурсах и сырье, причем, не по мировым ценам, а на условиях, компенсирующих природно-климатические и географические минусы нашего объективного положения.
Обратите внимание: все вышеперечисленное никоим образом не противоречит идее рыночной экономики. Напротив, без такого изменения политики невозможно обеспечить развитие национальной экономики как целого и ее вывод на конкурентоспособные позиции.
 
Стадный инстинкт или национальный интерес?
 
А как же тогда наше вступление в ВТО – ведь это вопрос уже решенный?
Я понимаю, что сердце простого человека должно преисполниться гордости за свою страну, когда Первый канал телевидения демонстрирует нам главу Перу, торжественно сообщающего нашему президенту, что «его правительство приняло решение признать Россию страной с рыночной экономикой». Но предприниматели и руководители предприятий, как я понимаю, знают цену подобным заявлениям…
 
Когда возникает вопрос о том, зачем нам вступать в ВТО, звучат «типовые» аргументы: «Это откроет для нас новые рынки» и «Мы сможем принимать участие в выработке правил игры, которые в противном случае вырабатываются без нас…» Ну как от такой перспективы отказаться! Остается лишь кое-что уточнить.
 
Во-первых, сильно ли мы повлияли на правила игры в «НАТО плюс Россия» и в «восьмерке»? А в «Парижском клубе» и т.п.? Или среди ста пятидесяти стран наш голос будет слышен лучше, чем в «двадцатке» и «восьмерке»?
 
Во-вторых, неужели весь предшествующий опыт нас не учит, что международное право вообще и всякого рода «клубы» и объединения в частности эффективны лишь в тех пределах, когда они удовлетворяют интересы и потребности самых сильных? Применительно к ВТО, — стран и без того уже развитых, заинтересованных во взятии под контроль новых рынков. Неужели даже примера игнорирования ООН при вторжении США в Ирак недостаточно, чтобы понять: будет ВТО работать в интересах консервации нынешнего распределения ролей в мире – всем придется строго следовать ее нормам и правилам; начнет работать вопреки этой задаче – от нее первыми откажутся учредители, они же — нынешние фактические лидеры…
Последняя новость, подтверждающая вышесказанное, специально для тех, кому не верится и кто все еще пребывает в иллюзиях. В начале февраля этого года США пригрозили Китаю, что если он не перейдет к политике повышения юаня по отношению к доллару, против китайских товаров США введут ограничительные меры…
 
Наконец, в-третьих, на какие рынки, и с какой продукцией, кроме сырья и полуфабрикатов, мы надеемся выйти с помощью ВТО? И какие собственные рынки мы за это вынуждены будем уступить зарубежному производителю? Не получится ли так, что те, кто у нас сегодня по выше описанным причинам оказались «конкурентоспособными», получат на некоторое время еще более выгодные условия продажи нашего сырья и полуфабрикатов, а те, кто не по своей вине «неконкурентоспособен», будут окончательно добиты и лишены перспектив даже на нашем внутреннем рынке?
 
И уж совершенно точно, вступление в ВТО на ныне предлагаемых условиях поставит крест на возможности связывания доступа к нашим природным ресурсам гарантированным заказом нашему машиностроению. В закон «О соглашениях о разделе продукции» уже введена оговорка о прекращении при вступлении в ВТО действия нормы о 70-процентном участии наших производителей в поставках для СРП. При том, что банковская система, та самая, что в нынешнем виде не обеспечивает необходимые для машиностроения кредиты, оказывается от внешней конкуренции защищенной. Надо понимать, она, да плюс еще и страховое дело — и есть главные для нашего развития позиции, которые мы ни при каких условиях врагу не сдадим…
 
Что ж, скажут мне, вы предлагаете, чтобы мы опять руководствовались идеей: все идут не в ногу, одни мы – в ногу? Нет, не спешат быть «как все» и некоторые другие. Уважаемый читатель не мог не задумываться, почему, например, все вроде стремятся в ЕС, а некоторые — Норвегия, Исландия и даже Швейцария (территориально — самое «сердце» Европы) — в ЕС не вступают. И вовсе не расстраиваются из-за того, что «неучастие» ограничит их выход на какие-либо рынки или не позволит участвовать в выработке «правил игры». Может быть, потому, что там хорошо понимают элементарную истину: возможность быть или не быть услышанным при выработке «правил игры» зависит вовсе не от членства в тех или иных, пусть даже самых элитных международных клубах, а совсем от другого – от соотношения реальных интересов и веса страны, с членством в «клубах» особенно не связанного.
Мне могут возразить: перечисленные страны – особенные, со своей спецификой. А мы что – типичные?
 
Россия – щедрая душа!
 
Разгневанных пенсионеров и ветеранов власть явно услышала и идет им на вынужденные уступки, хотя лишь в относительных мелочах. Но надолго ли эти уступки? И какие основания ожидать, что на такие же уступки власть пойдет и дальше? Да и как она сможет это сделать в отношении ЖКХ? Например,после уничтожения единой электроэнергетической системы не только в Красноярском крае, но и в других регионах начнется ограничение подачи электроэнергии по регулируемым, более или менее приемлемым ценам, а сверхлимитную придется оплачивать по «рыночным» ценам, установленным монополистами в буквальном смысле «с потолка»…
 
В то же время, национальный бизнес (за исключением «олигархического», заинтересованного не в развитии, а в беспрепятственном экспорте наших ресурсов), надлежащая защита интересов которого может в долгосрочной перспективе решить наши ключевые проблемы, включая и обеспечение социальной защищенности нуждающихся слоев населения, власть ни коим образом не слышит, и прислушиваться к нему не собирается. И эта разобщенность общества предопределяет решение главного вопроса, стоящего перед нами: какой реализовывать концептуальный подход к организации всей нашей дальнейшей жизни – «грефовский» или ему альтернативный. Пока, очевидно, принят и реализуется подход «грефовский»: мы им – сырье, они нам – готовую продукцию. Что ж, в рамках программы закрепления и обеспечения необратимости такого распределения ролей на обозримую перспективу скорейшее вступление России в ВТО на ныне предлагаемых условиях, то есть, без надлежащей защиты своего машиностроения – шаг естественный и логичный.
 
Символично, что именно в те же дни, когда по всей стране идут протесты обездоленных ветеранов и пенсионеров, объявляется о прощении нашей страной более чем на две трети тринадцатимиллиардного в долларовом исчислении долга нам Сирии. Зачем? Министр финансов нам объясняет: «За это мы уже с этого года начнем получать выплаты по оставшейся части долга – получим около ста пятидесяти миллионов долларов дополнительных доходов…». Вот здорово! Только уж очень напоминает логику: «А если еще бабушкины золотые часы продать за углом за трешку, получим целую трешку дополнительных доходов!»
 
Зачем нам так срочно потребовались деньги, если эти же министры только что нам разъясняли, что все нынешние проблемы — от слишком большого притока в страну валюты? И если даже для уже пришедшей валюты правительство и Центробанк не находят лучшего применения, кроме как вкладывать ее в американскую экономику, причем, под буквально смехотворные для кредитора (для нас с вами) проценты?
На эти вопросы ответов нет и быть не может. Почему? Да потому, что был прецедент. Вступая в «Парижский клуб» мы ранее уже простили значительную часть долга нам бедных стран, якобы, — так нам это объясняли — чтобы потом «Парижский клуб» и нам что-то простил. В результате нам, разумеется, никто ничего прощать не стал, но и никто из тех, кто нас обманывал, никакой ответственности не понес. А коли так, почему бы за наш с вами счет подобные операции не проворачивать и дальше?
 
Тем более, что у правительства заготовлен аргумент: «А иначе мы вообще ничего не получим!» И этим все удовлетворяются — что-то типа «с паршивой овцы – хоть шерсти клок». Но только почему же мы этим удовлетворяемся? Может быть, потому, что мы сегодня такие, что нам можно и не отдавать? И нормальными — сильными и уважаемыми, не стоящими вечными просителями на порогах всяких международных организаций, а проводящими национально ориентированную политику, использующими свои ресурсы для собственного же развития, такими, кому не вернуть долг невозможно, мы становиться не собираемся?
 
Так сдадимся?
 
Чем отличается нация от толпы? Не только в толпе, но и внутри нации могут быть конфликты, ссоры и даже войны. Тем не менее, разница в том, что толпа, как случайное собрание, легко разделяется и манипулируется внешними силами. А нации, сколь бы противоречивыми ни были интересы по внутренним вопросам, перед лицом внешних сил едины. Должны научиться быть едины. Иначе они – не нации. И судьба их – предсказуема и печальна.