Ю.Ю.Болдырев. Демократия в границах возможного

Большинство из нас, демократов, воспринимает демократию ситуативно — как демократы у власти. Но правильнее ставить вопрос так: что важнее демократам — удержать власть, либо, даже ценой ухода от нее, сохранить некоторые демократические завоевания, в частности, механизм чередования у власти? Ответы бывают разные. Многие из нас считают, что необходимо остаться у власти чуть ли не любым путем, так как если «мы» уйдем, то придут «они». Я, однако, понимаю демократию не как нахождение у власти «хороших», «умных», а как механизм, который в максимальной степени позволяет быть у власти тем, за кем идет большинство населения.

Демократы, действующие сегодня во властных структурах, объединяют в себе как бы две функции — представительства граждан и другую, которую можно назвать просветительской. Мы считаем, что понимаем нечто и стараемся донести наше понимание до граждан. Отсюда вероятен вывод: значит, мы знаем лучше, чем простые граждане, что надо и чего не надо. Так, рассмотрение вопроса о праве отзыва депутата показало, что депутаты уже в большой степени склонны отказать гражданам в праве определять, кому быть у власти. Мы как бы присваиваем себе право решать за граждан. Более того, мы столкнулись сегодня с тем, что находящиеся у власти стали увеличивать свои полномочия (расширение полномочий президента, принятие Съездом конституционных решений без внесения изменений в Конституцию СССР и т. д. ). Естественно, что такая логика ведет к узурпации власти. Многие из нас сегодня склонны к укреплению своих полномочий, а когда того добивается наш политический оппонент, — мы выступаем против. Здесь я бы сформулировал определенный постулат демократии: находящиеся у власти не должны изменять в сторону увеличения свои полномочия, они могут это делать для тех, кто придет после них.
 
Задача демократов заключается не в том, чтобы прийти к власти только им самим и проявить себя, свою политику и т. д., а в том, чтобы в принципе найти какие-то способы ограничения и рассредоточения власти. Но современные демократы, к сожалению, до этого еще не доросли. Большинство из нас будет цепляться за имеющиеся элементы власти до последнего, исходя из того, что если уйдем «мы», то придут «они». Мы, к сожалению, не признаем права на существование какой-то иной оппозиции, кроме тоталитарной, хотя ясно, что в любом цивилизованном обществе есть демократическое большинство и не менее демократическое «меньшинство, как главная гарантия того, что у людей существует право достойного выбора. И если мы, находясь у власти, не будем способствовать формированию демократической оппозиции, нам вынуждены будут предпочесть наших оппонентов. Тем более не стоит отдавать право на оппозиционность в монополию тем силам, которых в любом обществе к власти просто не подпускают. Так что одна из наших основных задач должна была бы заключаться в содействии созданию многопартийности, точнее, противоборствующих демократических коалиций. [... ]
 
Одной из существеннейших черт наших демократов сегодня должна быть способность не обманывать людей. Ведь и у нас нет гарантии того, что мы всегда правы. И если мы людей обманули и повели их куда-то силой, то этот путь принципиально ничем не отличается от отвергаемого нами пути большевистского. Не важно, в какую сторону мы пойдем, важно, что в любом случае путь должен корректироваться. Если идти по пути обмана, считая, что лучше всех знаем, куда именно надо идти — ясно, что мы заведомо приведем не туда. Есть и другой вариант — сказать людям правду и дать возможность выбирать готовы ли вы отказаться от того, что у нас понимается под «социалистическим выбором», в пользу капиталистической системы, основанной на частной собственности на средства производства, на свободном рынке труда и капитала. И я вполне допускаю, что люди могут ошибиться, выбрать не то, что я хотел бы предложить. [... ]
 
В конце концов люди способны поверить, но поверят они тем, кто на протяжении всего времени не обманывал их. Парадокс здесь в том, что, с одной стороны, демократы заинтересованы в решениях компетентных людей, но, с другой стороны, мы должны понимать, что нельзя позволить даже специалистам решать за народ, потому что и у этих людей могут быть свои интересы. И суть демократии, по-моему, заключается в том, что решают, в конечном счете, дилетанты. Но они решают не на основании своего представления о правильности, а с помощью верной методологии принятия решения. [.. ] Одна из проблем сегодняшних демократов в том, что до понимания подобного механизма демократии мы еще не дошли, во всяком случае вряд ли где у нас такой механизм реализуется. Как правило, демократы, пришедшие к власти, не столько демонополизируют систему экспертизы или обращают внимание на методологию принятия решения, сколько отдают право решать «своим» С точки зрения демократизма — это ничуть не лучше того, что было Большим шагом вперед для нас было бы, если бы мы все-таки признали, что наша точка зрения — не единственная. [. ]
 
Суть демократии не в том, чтобы раз и навсегда избрать самых лучших, а в том, чтобы люди научились выбирать. Наше убеждение в том, что «на переправе коней не меняют», что в переходный период главное — обеспечить стабильность, избрав на все пять лет депутатов и т. д., — величайшее заблуждение, так как демократии мы можем научиться только пройдя последовательно цепь выборов. Чем быстрее люди пройдут несколько циклов выборов, тем быстрее они осознают реальную сущность демократического процесса.
 
Демократия и демократы переживают кризис, начиная с первого дня Он не сиюминутен, ибо является отражением кризиса в нашем обществе прежде всего в мировоззренческом плане. Я имею в виду эклектичность менталитета советского человека в переживаемый нами переходный период. Если бы я имел возможность заниматься социопсихологией, то в пояснение я бы попытался построить такую схему, где на верхнем уровне находятся абстрактно-политические пристрастия (очевидные рассуждения типа «Ельцин хороший, он за «нас», а Полозков плохой»; или оценка того же Горбачева, который вчера был «хорошим», а завтра будет не «наш», «плохой») Конечно, в них слишком много эмоций, но именно такие пристрастия и проявляются ныне наиболее массово и ярко.
 
На втором уровне я бы поместил сущность мировоззрения этих людей. Тогда выяснится, что мировоззрение сторонников демократов далеко от представлений о сущности демократии. И их политические пристрастия не логичны по отношению к собственному мировоззрению.
 
На третьем уровне — интересы краткосрочные. Например, демократы рассчитывают на поддержку шахтеров, но ясно, что в случае каких-то реформ шахты могут стать нерентабельными, а шахтеры — безработными. Так что с позиций их сегодняшнего корпоративного интереса им нужны не столько радикальные реформы, сколько продолжение такой ситуации, когда они имеют возможность с помощью стачек и других форм коллективной борьбы отстаивать перед лицом государства свои материальные требования. Ведь действительно коренные реформы способны принести им завтра скорее ущемление интересов. Таким образом, краткосрочные политические интересы (шахтеров, кооператоров, ИТР) явно вступают в противоречие с их политическими пристрастиями.
 
На четвертом уровне я бы поместил некоторые долгосрочные интересы. Ясно уже, что те же шахтеры не заинтересованы в реформах, которые могут негативно сказаться на их сегодняшнем социальном статусе. Но долгосрочные интересы (например, жизнь детей, внуков) диктуют необходимость подчинить себе текущий интерес — ведь нужно чем-то пожертвовать ради будущего Сейчас, кстати, весьма распространено такое популистское представление, согласно которому «от людей нельзя требовать жертв» Это глубочайшее заблуждение. От людей нельзя требовать жертв, предлагая им только утопии.
 
В разговоре о демократии просто необходимы несколько слов о коммунизме. А вот если говорить о коммунизме, надо говорить об антикоммунизме. Если рассматривать под антикоммунизмом ту часть либерального течения, которое отстаивает необходимость частной собственности, то я бы мог говорить о необходимости антикоммунизма как составляющей демократии и о невозможности демократии без признания частной собственности Но это не следует из нашего обыденного демократического мировоззрения, т. е. среди нынешних демократов, особенно в первое время, много людей, которые не считали обязательным для демократии признание частной собственности. До сих пор представление о возможности «народной» собственности, различных других половинчатых решений — наиболее существенная составляющая коммунизма. Но наши коммунисты сегодня, также как и все население, неоднородны. Среди них можно выделить людей, которые свято верят, что общественная собственность — это хорошо и что в экономическом отношении они вовсе не склонны узурпировать власть. Есть там и другие люди, готовые согласиться на частную и любую другую собственность, но одновременно абсолютно убежденные, что метод, который использовали большевики в свое время, — именно тот метод, которым можно и нужно пользоваться. Главная вина большевиков перед обществом и историей не в том, что их путь обобществления и т. д. был ложным, а в том, что они узурпировали власть и лишили граждан права выбора, порвав тем самым обратную связь между обществом и властью. Вот в чем вина большевиков как политической силы и именно этим они опасны Впрочем, среди коммунистов есть и люди, которые не привержены решению проблем с позиции силы и мессианству, и в принципе они способны вписаться в демократические властные структуры. Но если для какой-то политической силы в целом тоталитарная составляющая является ведущей, если ее идеология не может существовать без этой составляющей, то общество, видимо, должно прийти к выводу о невозможности существования такой партии и ограничить распространение ее идеологии, как направленной на насильственное изменение нормального процесса функционирования общества.
 
Тоталитарный метод действия вообще очень глубоко «сидит» в нашем человеке, начиная с пионерского возраста Мы поднимали руку и говорили: «К борьбе за дело Коммунистической партии всегда готов». Не так важно было знать, какое именно дело, как важно было понимать, что это дело партии, значит — хорошее и мы к борьбе за него готовы. У нас культивировался образ прямого, несгибаемого человека, который шел в огонь и воду, не слишком задумываясь. Он должен был быть не столько вдумчивым, сколько убежденным. Естественно, это не могло не наложить своего отпечатка на те демократические силы, которые вышли из такого тоталитарного общества. Вполне понятно, что люди, выросшие из него, яростно отрицая коммунизм, тоталитаризм и прочее, несут черты прошлого, точно так же как и дети, не любящие какие-то качества в своих родителях, с ужасом обнаруживают их в себе. Не случайно сегодня многие из тех, кто считает себя демократами, склонны присвоить себе некую мессианскую функцию, С моей точки зрения, большинство демократов виновно перед гражданами страны уже в том, что они поставили знак равенства между собой и демократией, заявляя, что будущее за демократами, т. е. не за собственно демократией. Споры о мировоззрении, о механизмах функционирования общества и т. д. подменяются спором «мы и они», а это уже приближается к известному «кто был ничем, тот станет всем» [... ]
 
Вышесказанным я хотел бы подчеркнуть, что для демократии существенно не столько отрицание или приверженность каким-то постулатам (патерналистской роли государства, необходимости социальной защиты всех слоев населения и т. д. ), сколько неприятие того метода действия, который взяли на свое вооружение большевики. Демократия невозможна без осознания того, что мы все — всего лишь обычные люди, с обычной человеческой мотивацией, стремлением, пристрастием и т. д.. В этом смысле демократы от коммунистов мало чем отличаются. Демократия по существу невозможна без элементарной терпимости к разным средствам самореализации. До тех пор, пока я настаиваю на том, что мой метод самореализации имеет право на существование, а ваш — нет, так как он якобы неправильнный, глупый, антиобщественный, до тех пор никакой демократии не будет. Я ведь не лучше от того, что могу самореализоваться именно в этом, а другой человек может самореализоваться, например, в других, для меня неприемлемых проявлениях. Но и он имеет право на самореализацию такое же, как и я. До тех пор, пока мы не признаем любого человеческого стремления к счастью в самых, пусть даже неожиданных для нас (но не антиобщественных) формах, пока мы не признаем естественность любого человеческого стремления к самореализации по-своему, — никакой демократии у нас не может быть.