О забастовке на ВАЗе и не только о ней
01.08.2007
На ВАЗе планируется и частично уже началась предупредительная забастовка рабочих. Требование – повышение заработной платы. Казалось бы, нормальная или даже типичная ситуация для современного мира. Но возникает множество вопросов, выходящих далеко за рамки узкого вопроса взаимоотношений работников и работодателей и забастовки как признанного во всем мире метода давления работников на работодателей. Рассмотрим некоторые из этих вопросов.
Вопрос первый. Главное требование забастовщиков – повышение заработной платы с девяти до двадцати пяти тысяч рублей. При этом в обоснование необходимости бастовать ряд лидеров забастовки приводят в СМИ факты не просто низкой зарплаты рабочих и ее несоответствия реальной стоимости жизни, но еще и абсурдного с их точки зрения контраста между зарплатой рабочих и менеджеров (не высших руководителей, а даже среднего звена): 9 тысяч рублей – с одной стороны, и 3-4 тысячи евро – с другой. Какие основания для столь серьезной дифференциации?
Не знаю, насколько приводимые данные о зарплате менеджеров на ВАЗе соответствуют действительности, но описанный контраст в уровне вознаграждения говорит о действии совсем простого закона рынка труда: кто больше нужен и насколько больше нужен, тому настолько больше и платят. С точки зрения наших вульгарных либералов, формально находящихся в оппозиции, но фактически контролирующих всю государственную финансовую и социально-экономическую политику, это – нормально. #!#Но с точки зрения даже западного современного понимания роли государства в системе взаимоотношений «работник-работодатель», это – уже нонсенс. В абсолютном большинстве развитых стран законом устанавливается минимум оплаты труда наемного работника (помесячный или почасовой), который должен соответствовать реальному прожиточному минимуму.
Что же касается не нижнего порога, а степени допустимого контраста в оплате труда, то здесь Запад уже не един. В более либеральных США проблема этого контраста также актуальна (хотя масштаб контраста все-таки существенно меньше, чем у нас), в то же время, более социал-демократическая Европа, особенно северные (скандинавские) страны допускают такой контраст в размерах, чуть ли не на порядок меньших, нежели это есть сейчас у нас. И плюс — в чем Запад все-таки практически един (за исключением нескольких постсоветских стран), там практически повсеместно налицо прогрессивное подоходное налогообложение, более выражено прогрессивное в Европе и, в частности, в Скандинавии, и менее выражено прогрессивное в США, и это прогрессивное налогообложение также несколько сглаживает контрасты.
Хотя, понятно, что организаторы забастовки могут и не мыслить в таких категориях. Более того, они могут и не владеть достоверной информацией о зарплатах, а также не владеть и достоверной итоговой отчетностью предприятия. И предположим, менеджеры среднего звена получали бы тоже столь же унизительно мало – разве это изменило бы ситуацию радикально?
Очевидно одно: зарплата рабочих представляется организаторам забастовки слишком маленькой по сравнению с возможностями предприятия и, соответственно, реальными доходами тех, кто фактически контролирует предприятие. Я специально не использую здесь термины «прибыль», которой формально может не быть и вообще, а также «зарплата», которая также официально может быть и не слишком высокой. Живя в наших реалиях, все понимают, что для управляющих существует масса способов извлечения доходов из контролируемого предприятия, и далеко не все эти способы и получаемые с их помощью дивиденды видны в отчетности предприятия и, тем более, известны рабочим. Но они могут делать выводы по косвенным признакам, включая уровень потребления. И эти выводы могут быть достаточно точны.
Таким образом, постановка вопроса не просто о повышении оплаты труда, но еще и об обоснованности контраста в оплате труда – это уже фактически выход на вопросы политические: какую социально-экономическую модель государства мы выбираем.
Вопрос второй. Почему на ВАЗе зарплата рабочих оказывается существенно меньше, чем, например, на «Форде» во Всеволожске Ленинградской области? Все разговоры о том, что это – наследие отсталости автопрома времен СССР – мошенничество: предприятие давно приватизировано, заградительные барьеры для ввоза подержанных иномарок, являвшихся самыми прямыми конкурентами наших машин, выставлены давно и всерьез, и что мешало за прошедший период закупить необходимые лицензии и оборудование и наладить выпуск более совершенных и качественных машин? Если же что-то все-таки мешало, а мы знаем, что вся экономическая политика государства, включая регулирование финансовой системы и естественных монополий, никак не ориентирована на стимулирование развития собственного высокотехнологичного производства, то, хочешь или не хочешь, но и в вопросе о зарплате на ВАЗе в конечном счете выходишь на вопросы политические – о сути и последствиях проводимой в масштабах всего государства экономической политики.
И, тем не менее, если остановиться на предположении, что трудности носят объективный характер, должны ли наши работники входить в положение работодателей и, что не менее важно, как именно им это сделать?
В современном цивилизованном мире известны две стройные и логичные системы взаимоотношений работников и работодателей, которые можно условно определить как «японская» и «американская». Первая предполагает всеобъемлющее неформальное сотрудничество «верхов» и «низов», более или менее совместное использование плодов труда, весомое участие работников в успехе, в получении доли прибылей, а в кризисные периоды – совместное переживание трудностей, разделение тягот, ответственность «верхов» за жизнь и благополучие «низов». Вторая же более формализована, с логикой, акцентирующей внимание лишь на взаимных формализованных обязательствах, с проистекающим из этой логики правом «низов» говорить «верхам»: до твоих прибылей мне дела нет, но и твои проблемы – это проблемы не наши общие, а перед работником будь добр рассчитываться вовремя и сполна.
Разумеется, приведенное выше – лишь голая схема, в реальности и западная практика впитала множество черт более кооперативной и более восточной схемы. Но какова на этом фоне система взаимоотношений наша нынешняя?
А она носит характер сугубо дискриминационный по отношению к работнику. А именно: во дни торжеств прибыли – отдельно, работники – отдельно; во дни же бед и трудностей – работники почему-то постоянно должны входить в положение работодателей, учитывать их объективные или надуманные трудности, при том, что каковы бы трудности ни были, наш работодатель для себя и своей семьи затягивать пояс потуже, как правило, вовсе не намерен.
Более того, как я выше уже отмечал, и войти в положение-то работодателя работнику оказывается не так легко – в силу высочайшей степени закрытости реальной бухгалтерии и скрытости от посторонних глаз фактических каналов получения «верхами» дивидендов.
Вопрос третий. Заурядный конфликт между работниками и работодателями повлек за собой вмешательство правоохранительных органов: задерживаются и арестовываются активисты профсоюза и организаторы забастовки. Какие тому основания?
Действительно, в феодальном или раннекапиталистическом государстве, которое являлось выражено государством имущих, государством феодалов или работодателей, вмешательство властей и карательных органов на стороне «своих» было совершенно естественным – одной из функций такого государства совершенно недвусмысленно и являлось принуждение большинства в той или иной форме удовлетворять потребности власть и богатство имущего меньшинства. Но в государстве, называющим себя демократическим, у власти, казалось бы, не должно быть в конфликте работников и работодателей «своих», на чью сторону оно априори становится и чьи интересы оно стремится защитить в первую очередь?
Если же все-таки на практике, на данном примере использования правоохранительной системы для подавления одной из сторон формально равноправного трудового конфликта, это государство оказывается государством работодателей, а не работников, может быть, и из этого работники, коль скоро право голосовать у них еще не отобрано, тоже должны делать какие-то выводы?
И вопрос четвертый. Формальным основанием для требования радикально повысить заработную плату явилось не просто и само по себе вполне обоснованное желание жить лучше, но, как выясняется, еще и невыполненное предвыборное обещание. Причем, что важно отметить, предвыборное обещание не меньшинства, которое физически не способно его исполнить, и этим всегда обоснованно способно себя оправдать, но партии большинства, у которой для выполнения своих политических обязательств организационно-политических препятствий нет. Так, может быть, эта забастовка и есть предвестник радикального поворота во всей нашей общественно-политической и государственной жизни, окончания наконец периода полной политической безответственности?
Действительно, руководство всего автогиганта, включая его президента, жестко связало себя с одной политической партией – «Единой Россией». Перед прошедшими менее полугода назад выборами в Самарскую Думу эта партия публично обещала повысить зарплату работникам предприятия как раз до 25 тысяч рублей, о чем вещали, в том числе, развешанные по всей области плакаты. Партия победила, но где результат, где выполнение предвыборного обещания?
Конечно, представители партии объясняют, что речь не о повышении зарплаты сразу, а о некоторой долгосрочной программе, в рамках которой указанный результат может быть достигнут только через три года… Но было ли это именно так точно и недвусмысленно сформулировано и на предвыборных плакатах? Была ли обеспечена ясность и однозначность понимания обещанного, невозможность вольного или невольного введения избирателей в заблуждение?
Еще более любопытна реакция наших «либеральных» СМИ. Одно из них («Ведомости»), в частности, приводит следующее заключение эксперта: «Российское законодательство не содержит требования к партиям или кандидатам «говорить правду»… да и понятие «публичная оферта» к агитации неприменимо — в данном случае действует избирательное законодательство». И подобные комментарии вполне типичны. Но верны ли они?
Прежде всего, возникает вопрос: а какое законодательство у нас вообще требует говорить правду? Известно: гражданское, а также гражданско- и уголовно-процессуальное. Но разве гражданин или группа граждан, заявляющие о своих обязательствах публично и побуждающие этими обязательствами других граждан к осуществлению некоторых действий в пользу заявляющих, не оказываются при этом с поверившими им гражданами априори в гражданско-правовых отношениях? Разве существенно при этом — принимаются ли обязательства в ходе рекламной кампании пива или предвыборной кампании? Тем более что термин «предвыборная агитация» у нас имеет еще и фактический синоним – «политическая реклама»? И за эту политическую рекламу устанавливаются расценки на телевидении, на радио и в газетах. Так реклама это или не реклама?
Также непонятно, почему все дружно договорились, что предвыборное обещание публичной офертой, то есть, применительно к данному случаю, обязательством, за выполнение которого необходимо отвечать, не является? Не говоря уже о том, что избирательное законодательство регламентирует порядок проведения выборов, но никоим образом не регламентирует вопросы деятельности народных избранников в органах государственной власти.
Если же наш законодатель и судебная система, трактующие законодательство, исходят сегодня из того, что обязательства, данные при рекламировании зубной щетки или стирального порошка, важнее, чем обязательства предвыборные, не есть ли это самое зримое и полное демонстрирование использования в нашей стране инструментов демократии исключительно как шутейных игрушек, не имеющих отношения к реальной жизни и решению реальных проблем? Чем, нежели подобным подходом, подобной трактовкой законодательства, можно еще более дискредитировать основные институты демократии, включая избирательный процесс?
Разумеется, это еще далеко не все вопросы, возникающие в связи с готовящейся на ВАЗе забастовкой. Есть еще и проблемы противостояния наших официальных профсоюзов – наследников прежних, советских, и новых, инициативно создаваемых снизу, в данном случае – инициаторов забастовки; есть и проблемы возможного использования профсоюзного движения конкурентами и мафиозными структурами для решения чужими руками своих задач; есть, наконец, и проблема уместности и эффективности забастовки на производственных предприятиях в стране с сырьевой ориентацией экономики, в период, в целом аналогичный английскому периоду «огораживания», когда по результатам забастовки на ряде предприятий всех с удовольствием уволят в связи с упразднением предприятия и перепрофилированием территории под «разведение овечек»…
Все эти вопросы расписать подробно в короткой статье, разумеется, невозможно. Но, в преддверии очередных парламентских выборов, думаю, ряд поставленных выше вопросов весьма актуален и требует публичной общественной дискуссии.
