Что разрушает плоды Победы

В этой статье, выходящей на следующий день после Праздника Победы и в день пятилетия ухода от нас Александра Зиновьева — фронтовика, ученого, писателя и гражданина, хотелось бы сказать: о Победе, о свободе или несвободе, принесенной этой Победой, а также о необходимом нам сплочении. Но также и о том, что ослабляет это сплочение. Последнее, надеюсь, по ошибке, в силу заблуждения, всем нам порой свойственного.

Победа была великим актом, но не только как освобождение от предотвращенной смертельной угрозы, но, не менее важно, и по своим долгосрочным последствиям – как предпосылка и основание для выстраивания новых правил международного порядка. Создание тогда нового мирового порядка – не идеального, но реально сдерживавшего на протяжении почти полувека мир от худшего – важное достижение человеческой цивилизации. И вот теперь на наших глазах этот мировой порядок разрушен. На словах – якобы для чего-то еще лучшего. На деле же, очевидно, мир все более скатывается в хаос.

 

И вот на что в связи с этим стоило бы обратить внимание. Когда в ходе тех или иных дискуссий в связи с агрессией НАТО против Ливии возникает вопрос об ответственности нынешних российских властей, фактически пошедших на поводу у Запада и, «воздержавшись», давших согласие на уничтожение суверенного непокорного Западу государства, самыми решительными и последовательными защитниками наших властей выступают… представители западных и прозападных институтов, но с весьма циничными и, на самом деле, уничижительными для России и ее властей обоснованиями. Звучит это примерно так: «Россия поступила правильно, прагматично – что толку накладывать вето, если на него плюнут и все равно сделают по-своему, а так сохранили лицо и хорошие взаимоотношения с Западом». И иногда добавляют что-либо примерно такое: «Чтобы накладывать вето, надо иметь соответствующий вес — чтобы ваше слово и ваше вето звучали весомо».

 

Что к этому можно добавить? Последнее ведь – абсолютно верно. И когда говорят о потере плодов Победы, обычно больше акцентируют внимание на сжатии страны и потере территорий. Но вопрос о потере весомости слова и позиции в международных делах не менее важен.

 

И тогда снова о свободе, которая, как нас уверяют, «лучше, чем несвобода». Но что понимается под свободой?

 

Едете Вы едете в метро, и на Ваших глазах насилуют, грабят и/или убивают – так свобода в том, чтобы иметь возможность прикрыться газеткой, и тогда какое-то время Вас не трогают? Вы – «свободны» и чудо как «прагматичны»? Или же свобода в том, чтобы иметь волю и, что немаловажно, реальную силу заступиться, защитить и спасти, воздать негодяям, и тем самым на будущее защитить и себя, и близких себе?

 

Так какая свобода лучше, чем несвобода? Свобода прикрыться газеткой лучше, чем несвобода, вынуждающая вступиться? Или свобода вступиться и защитить лучше, чем несвобода сидеть тихо потому, что твое слово (в том числе, в ООН) все равно ничего не значит, так как за ним реальных сил и решимости действовать нет?

 

И о сплочении, а также, к сожалению, и о том, что ростки этого сплочения подтачивает. Пять лет с нами уже нет Александра Зиновьева – жесткого и острого критика советской системы и советского общества, но одновременно и патриота России, боевого летчика, участника Великой Отечественной войны, а также и не менее жесткого критика западной системы, «западнизма», «западного сверхобщества», в котором Зиновьев прозорливо видел колоссальную угрозу всему человечеству и, в частности, России.

 

Для меня, честно говоря, было удивительно и чрезвычайно досадно услышать сейчас вдруг весьма неуважительные нападки на Зиновьева, который защититься уже не может. Причем, не от либерально-олигархической тусовки, которая пыталась привлечь Зиновьева на свою сторону и использовать его, но получила от него решительный отпор. Нет – от… Сергея Кургиняна, во всем прочем, что он делает в части работы на сплочение созидательных сил нашего общества, человека мною вполне уважаемого. И потому, повторю, для меня это тем более непонятно и досадно.

 

Как, хотя и существенно более младший, но все же в последние годы его жизни товарищ Зиновьева (а мы семь лет сотрудничали в «Русском интеллектуальном клубе», который возглавлял с 1999 года сначала академик Н.Н. Моисеев, а затем, после его смерти, А.А. Зиновьев (кстати все дискуссии клуба, в том числе, выступления на нем Зиновьева, опубликованы и доступны), попробую высказать свою точки зрения по существу.

 

Первое. Была ли критика Зиновьевым советской системы слишком жесткой или даже разрушительной? Может быть. Но убежден: не тот виноват, кто в своей критике, чтобы быть услышанным, вынужден прибегать ко все более и более жестким и «болевым» приемам, но тот, кто в формах более мягких и изначально не унизительных для критикуемого эту критику наотрез отказывается воспринимать, полагая себя и только себя носителем абсолютной истины раз и навсегда. Мы что, не помним этих «забронзовевших» идеологических работничков всех уровней, не способных не только понять чьи-либо сомнения и, тем более, критику, но принципиально не допускавших даже само право «вверенного их попечению народа» задуматься о чем-либо самостоятельно, не по заданному свыше шаблону? И это – не камень в огород нынешней КПРФ: худшие из этих «забронзовевших» без малейших душевных сомнений переместились в кресла пропагандистов сначала «Выбора России», затем «Нашего дома — России», теперь, понятно, «Единой России»…

 

Второе. Да, можно допустить, что революции в какой-то период для победы требовался набор простых, ясных и однозначных догматов. Но той же революции, а затем государству, которое выросло из прежней многовековой традиции и, одновременно, из революции, и которое попыталось в той или иной форме эти противоречивые идеи и традиции совместить, объединить, для того, чтобы развиваться и защищаться от внешних конкурентов и врагов потребовалось и развитие образования и науки. И уже не только по спущенному сверху шаблону, а с выходом за любые наперед заданные рамки. И в материаловедении, машиностроении, авиастроении, ракетно-космической сфере прямого противоречия между догматами и научным поиском не возникало. Но в философии, логике, социологии? Здесь противоречия возникли. И что делать ученому – не только по должности, но и по своему призванию, по складу мышления (а ведь МГУ, в котором работал Зиновьев – и по старой традиции, и по духу, который сумели сохранить и развить в советское время – истинный храм науки)? Да еще если этот ученый прошел войну и видел смерть не на картинках — должен ли он покорно соглашаться с тем, что кто-то из идеологического отдела лучше его знает, как правильно Родину любить?

 

Третье. Есть такое понятие – талант. И Кургинян об этом, польщу ему, хотя и вполне заслуженно, сам знает не понаслышке. Талант из человека вырывается, его даже трудно сдержать. И возникают образы – яркие, сочные, жестко критичные, но одновременно правдивые, обидные донельзя, но живые и узнаваемые – хоронить ли их в ящике своего стола? Ради того, чтобы никого не обидеть. А почему надо стараться не обидеть, тем более, тех, кто не хочет видеть, что уже разлагается, что идет к саморазрушению и смерти своей, да еще и тянет за собой и всех нас? Может быть, надо попытаться уколоть, встряхнуть, заставить оглядеться и посмотреть на все, включая самого себя, критически? И это не вопрос наличия или отсутствия «конструктива» — отсутствие готового решения вовсе не означает, что лучше молчать обо всем том, что видишь. Может быть, один способен лучше увидеть и обнажить проблему, а другой проблему – уже выявленную и описанную другим – решить. И если первый будет молчать, то и от второго, такого конструктивного, пользы ведь тоже не будет?

 

Кстати, а какой конструктив был у Салтыкова-Щедрина? Или Салтыков-Щедрин тоже был вреден для России, для нашего государства – сеял в умах недоверие и скепсис? А может быть, надо государство и общество строить так, чтобы они не боялись уколов и прививок – тогда, быть может, и внешние идеологические воздействия будут не столь разрушительны?

 

Четвертое. Насколько мне известно, Зиновьев не предавал страну и добровольно ее не покидал. Зиновьев, уже тогда известный и признанный ученый, сначала «не прошел аттестацию», а затем был изгнан из страны – в Германию. После чего был сфальсифицирован документ о его якобы эмиграции в Израиль, что позволило… отнять квартиру. Конечно, великий человек должен быть выше обид, мелкие гнусности просто не замечать. И мы все должны быть выше, но мы все, включая уважаемого Кургиняна, все же еще и люди. Простой вопрос: если бы с Вами так, то Вы бы как?

 

Конечно, те, кто изгонял Зиновьева, тоже были люди – им тоже было обидно. Во-первых, что их просто не слушаются. Во-вторых, что перед ними не трепещут. То есть, все, разумеется, трепещут (или делают вид), но отдельные «отщепенцы»… В-третьих, что работы Зиновьева – его сочные романы-памфлеты — обижали и их лично…

 

Но даже если и согласиться с тем, что все «виноваты равно» — все друг друга обижали, то обратите все-таки внимание на разницу в методах: один обижал мыслью и словом, другие – подлым (не по существу, а обманом и фальсификацией – «аттестацию» у них, видите ли, Зиновьев как ученый не прошел…) делом. Наивный вопрос: а почему же вторые не могли ответить первому его же методом – точным и острым словом? Некогда, других важных государственных дел много? Или интеллекта не хватало? У него – внизу системы общественного и государственного управления – интеллекта хватало, а у них – на самой вершине – нет?

 

Пятое. Вот мы и подобрались к главному: если в период жизни и работы Зиновьева в СССР, не будем обобщать, скажем так, как минимум, элементы противоестественного отбора во власть и госуправление стали торжествовать, то признаемся себе честно: был бы Зиновьев или его не было бы вовсе, судьба страны далее уже от него не зависела. Точнее, могла бы зависеть, если бы к таким, как он, ярко выраженно пытливым и талантливым, прислушивались бы, привлекали бы их к госуправлению, в том числе, к работе над формированием системы ценностей и мировоззрения общества, а также и к организации собственно самой системы управления, которая не отвергала бы альтернативные, не шаблонные способности и таланты, а, напротив, вовлекала бы их.

 

Шестое. Повторю: вся критика советской системы (причем, перечитайте – надо признать, весьма аргументированная, а в чем-то и прозорливая) исходила от Зиновьева не тогда, когда СССР рушился и каждый мелкий норовил плюнуть в некогда всесильного великана, но тогда, когда СССР был в самом расцвете силы, в том числе, на мировой арене. И если Зиновьев открыто говорил, что слабое звено СССР – вертикаль, и достаточно заменить одного человека – генсека – на своего или послушного чужой воле по недомыслию, и весь корабль можно повернуть куда угодно, это он ЦРУ тайные советы давал? Или же открыто говорил о слабости Родины, надеясь, что это услышат все, в том числе и сама Родина, до того категорически отказывавшаяся к нему прислушаться?

 

Когда же Родине стало совсем плохо, особенно, когда стало ясно, что она теряет суверенитет и становится игрушкой в чужих руках, Зиновьев (кстати, равно как и Владимир Максимов и некоторые другие искренние критики советского режима, но все же патриоты) не праздновал ее крушение, а прилагал усилия к тому, чтобы Родине, чем может, помочь.

 

И последние годы жизни Александр Зиновьев провел в России – не почивал на лаврах, не записался в стройные ряды заслуженных ниспровергателей тоталитаризма, не боролся за «декоммунизацию» в президентских и околопрезиденских структурах. Напротив, свой авторитет положил на чашу весов противников «западнистского реванша». При этом, надо признать, что был он в последние годы жизни (те, когда я его знал) чрезвычайным пессимистом, осознавал и неоднократно открыто говорил о том, что именно советский период был вершиной российской цивилизации. И более того, утверждал, что вернуться к этой вершине (не по модели государства, но по уровню развития, социальным завоеваниям да общей и осмысленности жизни), скорее всего, более уже никогда не удастся. Но, тем не менее, все силы свои положил именно на то, чтобы невозможное все же когда-нибудь вновь стало возможным…

 

И седьмое. Пишу я все это не для того, чтобы как-то противопоставить себя и свою точку зрения, повторю, искренне уважаемому мною Сергею Кургиняну и тому, что он делает в своем известном цикле телепередач. Напротив, всячески его деятельность поддерживаю. Но если, как призывает Кургинян, искать в прошлом лучшее, то согласен, давайте искать и сплачиваться на лучших образцах и примерах, но без изъятий. То есть лучшее – не только то, что делала власть, но и то, что делали те, кто волею судьбы и самой этой власти (волею ее самоуверенности, самодовольства и близорукости) оказывались зачастую и в конфликте с нею. Не власовцы, разумеется, предававшие свою Родину. И не их наследники, сдававшие затем стратегические интересы страны, государственные секреты и даже советскую агентурную сеть в странах Запада… Но ученые, художники, писатели – все те, кто волею своего призвания просто обязаны были быть критичны и вольнодумны, дерзки и своевольны, и кого весьма часто власть выбрасывала не просто в оппозицию себе, но и за пределы страны и общества.

 

И обратите внимание: нынешние «декоммунизаторы» все продолжают требовать от нас осуждения далекого прошлого, действительно чрезвычайно жестокого, но при том, что прошлое ближайшее, все фигуранты которого живы и здоровы, во многих аспектах куда позорнее и непростительнее. От Зиновьева же, которого выбросили из страны как врага, принудительно на долгие четверть века лишенного гражданства и возможности жить на своей Родине, после его возвращения в Россию я ни разу не слышал слов осуждения и обиды в отношении тех, кто с ним так поступил. Потому что Зиновьев считал своим прямым долгом бороться за истинное сплочение всех национально ориентированных сил, без обид за прошлое. И тот же лидер КПРФ Геннадий Зюганов выступал у нас на Клубе и говорил замечательные слова в память о Зиновьеве, вовсе не считая его противником России и даже коммунистических идей.

 

Таким образом, по большому счету, мы за одно, пусть и при всех возможных ошибках и заблуждениях, как прошлых, так и нынешних, и которые всем нам — людям свойственны.

 

При этом я вполне допускаю, что Сергей Кургинян искренне считает, что Александр Зиновьев был злом, вредным для нашей страны, а мои аргументы его не переубеждают. Что ж, каждый имеет право на свои суждения и оценки. Но только тогда все надо делать вовремя – и с Александром Зиновьевым спорить надо было тогда, когда он был жив. Тем более, что Зиновьев не был ни президентом, ни премьером, ни видным приватизатором – он, в отличие от ряда бывших руководителей нашего государства новейшего времени, не совершил никаких преступлений, осуждения за которые человек достоин и после смерти. Так разве за элементарную некорректность – за «задержку» аргументации в споре с Зиновьевым и выдачу ее на публику уже после его смерти, когда ответить невозможно, — разве за это не стоит извиниться?

 

Талантливому и яркому человеку извиниться за ошибку, за несправедливые слова, сказанные про другого в запальчивости, или даже просто за некорректность по отношению к тому, кто уже не ответит, — извиниться не стыдно. Уверен, что это будет способствовать не разделению, а именно сплочению всех сил, заботящихся о нашей стране и ее будущем. Сплочению людей – со всеми нашими ошибками, заблуждениями и недостатками.

 

И еще о том, что же разрушало и продолжает разрушать плоды нашей Победы: критический взгляд на власть, государство и общество или же, напротив, самодовольная самоуверенность, не позволяющая своевременно видеть проблемы, мобилизовываться, обновляться и усиливаться.

 

Государство – что прежнее имперское, что затем советское, что нынешнее, пусть и без реальных механизмов смены власти или даже реального воздействия на нее общества – это единственный нам известный (не теоретически, а на практике нашей жизни) и опробованный нами механизм организации жизни народа. И если пока нам не удается отделить власть от государства, как частное от общего, временное от, надеюсь, вечного или, как минимум, долгосрочного, если пока это практически оказываются в нашем случае почти синонимы, то готов согласиться с Кургиняном — в том, что стоит семь раз отмерить, прежде чем отрезать, несколько раз взвесить всякое слово и дело в отношении власти (как прошлой, так и нынешней) – с тем, чтобы не причинить вред не только власти, но и государству. Как, повторю, единственному пока реальному способу нашей самоорганизации ради жизни и продолжения рода.

 

Но из этого ведь еще вовсе не следует, что государство и, тем более, государственная власть – это такая двухлетняя «ляля», с которой надо сюсюкать. Согласен: нельзя, недопустимо чернить прошлое. Но, одновременно, нельзя позволять затуманивать настоящее. Тем более, что сама власть нам слишком часто дает основания именно ее-то, прежде всего, и подозревать в том, что она не защищает наше государство, а, напротив, его разрушает, сдает позиции. И тогда что – продолжать ради сохранения страны сплачиваться вокруг именно тех, кто ее разрушает?

 

Знакомая картинка последних времен? Для многих сейчас – почти очевидная? Но тогда надо допустить, что и 35-40 лет назад были люди, видевшие угрозу в том же. Разумеется, тогда – еще не в прямом предательстве высшей властью своей страны. Но уже тогда видевшие и анализировавшие тенденции деградации власти, государства и общества, прогнозировавшие дальнейший упадок, разумеется, если этим тенденциям ничего не противопоставлять. Должны ли они были молчать?

 

Или их слова должны были быть вовремя услышаны, и тогда, может быть, нам теперь не бросали бы презрительные упреки в реальной не весомости в ООН мнения державы-победительницы…