Наш новый рекорд и грядущие высоты
28.08.2007
Всех поздравляю с новым рекордом: объем золотовалютных резервов России достиг 416 млрд. долларов – это уже два годовых федеральных бюджета страны и подтверждение устойчивого третьего места в мире (после Китая и Японии) по абсолютному объему резервов. Но еще более показательны и рекордны тенденции роста: за последние семь месяцев золотовалютные резервы увеличились на 112 млрд. долларов. То есть, в запасы денег откладывается в точности столько же, сколько идет на все совокупные расходы федерального бюджета. Знал ли мир до сих пор еще хотя бы один прецедент подобной «бережливости»? И, обратите внимание: в отличие от глубоководных исследований в полярных широтах, здесь – никто не возражает против нашего безусловного лидерства. Не подозрительно ли — может быть, опять не в том соревнуемся?
И все это происходит не в стране высочайшего всеобщего благополучия, где все дороги уже идеальны, водопроводы и канализации не текут (и не перетекают друг в друга), мосты-долгострои наконец возведены, больных обследуют на лучшем оборудовании и лечат самыми высокоэффективными лекарствами, и даже безработные в конечном счете подтянуты до уровня минимально комфортной жизни. Нет, такие грандиозные «излишки» средств обнаруживаются в стране, где к числу бедных, не имеющих никаких перспектив приобрести более или менее приличное жилье, относятся не безработные, необразованные и увечные, а нормальные здоровые, работящие, и даже сумевшие получить высшее образование «бюджетники» — врачи и учителя.
Казалось бы, что можно еще добавить к такому диагнозу?
У нашей политической системы много недостатков. Но внимание при их обсуждении акцентируется, прежде всего, на недостатках формально-инструментальных. Для специалистов это, может быть, и вполне обоснованно. Хотя в этом есть и некоторая очевидная ущербность: на любой аргумент в пользу несовершенства инструментария и необходимости его корректировки (идет ли речь о завышенном цензе для прохождения партий в Думу, об искусственно усложненном механизме создания и регистрации партий, о неадекватном возложенным полномочиям механизме формирования Совета Федерации, наконец, о неадекватном масштабу общественных проблем уровне реального воздействия парламента на политику государства), всегда находится аргумент альтернативный, обосновывающий необходимость именно ныне действующего решения. И определять лишь по формальной логике, кто прав, а кто нет, зачастую не вполне уместно.
Но есть некоторые интегральные показатели и отдельные факты настолько вопиющие, что совершенно естественной реакцией на них является совсем простая постановка вопроса: куда же они там все смотрят, как это в принципе можно допускать? И вот нынешние не в меру раздутые золотовалютные резервы нашей страны, объем которых абсолютно несоизмерим с тем, сколько и для чего валюты в резервах нам иметь действительно необходимо – из числа таких показателей и фактов, на которые никакого более или менее вразумительного ответа нет и, похоже, даже и быть не может.
И здесь мы возвращаемся к вопросу о достоинствах и недостатках нашей политической системы, но уже не с позиций абстрактной теории, а исходя из жизненной необходимости каким-то образом все-таки решать наиболее назревшие проблемы.
Итак, все системы в той или иной мере несовершенны. Но случись такое в Германии или США, что средства, жизненно необходимые для развития, на протяжении длительного времени все откладывались бы и откладывались в некий совершенно бессмысленный сундучок, да еще и заведомо дырявый (а напомню: за золотовалютными резервами у нас нет и в помине даже того уровня контроля, что есть за средствами бюджета), да еще и откладывались бы с нарастающей скоростью, когда объемы текущего изъятия ресурсов из экономики («стерилизации») уже начинают превышать все совокупные текущие расходы бюджета (!), согласитесь, в рамках общественного и политического устройства этих стран именно тема обоснованности и целесообразности такого оскопления национальной экономики, как минимум, вышла бы на безусловное первое место среди всех тем общественной и политической дискуссии? Тем более, если бы очередная «победная» новость пришла в самый канун избирательной кампании – разве этот вопрос не стал бы самым ключевым и проводящим четкий и ясный, совершенно очевидный водораздел между политическими силами?
Сразу становилось бы ясно и главное: кто – правящая сила, поддерживающая «статус-кво», а кто действительно оппозиция – те, кто по самому ключевому вопросу государственной политики находится в непримиримом противоречии с властью. Сразу становилось бы понятным и другое — зачем идти на выборы, что от результатов выборов зависит: продолжение подпитывания нашими ресурсами нынешней крайне несправедливой глобальной мировой финансово-экономической системы, ориентированной, в конечном счете, на питание собранными со всего мира жизненными соками, прежде всего, экономики США, или же поворот собственных сил и ресурсов на собственное же экономическое развитие. И, при этом, что очень важно и является главной характеристикой политической системы: само по себе заявление радикальной оппозиционности ныне проводимому политическому и (или) социально-экономическому курсу в этих странах еще никоим образом не отсекает от возможности участвовать в предвыборной кампании и победить в ней.
Но это там, у них. А что у нас?
У нас, похоже, среди всех тем предвыборной общественной дискуссии вопрос об обоснованности продолжения выплаты этой удушающей страну контрибуции мировому финансово-спекулятивному монстру даже всерьез и не ставится. И понятно почему.
Во-первых, все подразумевают, что от результатов парламентских выборов реальный экономический курс страны вряд ли будет каким-либо образом всерьез зависеть – этот курс определяется вовсе не в парламентских коридорах. Но где же он тогда определяется?
Во-вторых, у нас по умолчанию уже принято, что оппозиция не может и не должна существовать как оппозиция «его Величеству». У нас в общественное сознание имплантирована идея «конструктивности» оппозиции, необходимости и права на существование лишь оппозиции «его Величества». Тогда, может быть, я выскажу совсем кощунственную мысль, но, все-таки, необходим и следующий шаг – отстранение «его Величества» от выработки и реализации курса? И сразу все встает на свои места: «Величество» — гарант единства, целостности, законности и т.п. общих высоких категорий, к которым в принципе в оппозиции быть нельзя, конкретный же социально-экономический курс – дело житейское, критикуемое, корректируемое. В общем – не царское.
У нас же парадокс заключается в том, что общество умудряется одновременно: и в той или иной мере осуждать социально-экономическую политику государства, и сознавать, что не в парламентских коридорах она куется, и, в то же время, поддерживать курс президента, подразумевая, видимо, что осуждаемая финансово-экономическая политика – это, видимо, чей-то еще курс? Это курс параллельный, перпендикулярный? В любом случае – одновременный. Чей же это все-таки курс? Кудрина, Грефа? Но они – чьи министры?
Правила игры подлинно революционной, то есть с отказом от следования правилам для того и навязанным, чтобы революции не допустить, известны. Но это, как и всякая игра без правил или без правил почти – игра тяжелая и кровавая, на которую более или менее здравомыслящее общество соглашается лишь тогда, когда уже больше никак невозможно. Но, с другой стороны, в том и историческая ответственность того, что теперь высокопарно называют «политическим классом», чтобы общество до согласия на немирную революцию не довести.
Правила же игры легальные, не революционные по форме, выстроены у нас такие, что, даже если и осознавать ключевую проблему, нужно еще и немало мужества, чтобы именно о ней и заявить во весь голос. И понятно: ведь истинные революционеры – отнюдь не те, кто собирается на площадях, кроет власть и требует решительных перемен. Истинные революционеры – те, кто предлагает реальный путь действительно радикальной корректировки не просто экономического курса страны, но сути, смысла и роли страны во всей нынешней системе международного разделения всякого рода трудов, усилий, возможностей и ответственности. Отказ от роли полуколонии (по форме) и нещадно эксплуатируемого жалкого придатка к развитому миру (по сути) – это изменение действительно содержательно революционное. Неужто к подготовке такой мирной революции все незаинтересованные в ней глобальные силы будут относиться спокойно и отстраненно?
Таким образом, понятно, что в рамках мирного процесса если и есть силы, в случае своего прихода к власти готовые и способные к переменам по существу революционным, они должны быть аккуратны и сдержанны, с тем, чтобы заранее не обнаружить свои истинные революционные намерения и тем самым, в рамках ныне выстроенной системы, не перекрыть себе саму возможность оказаться хотя бы близко к власти.
Но тогда возникает элементарный вопрос: а как же они все-таки к власти намерены прийти? Ведь чтобы завоевать поддержку общества, надо ставить ключевые вопросы нашей жизни и деятельно, используя все уже имеющиеся рычаги, пытаться добиться успеха. И тем раскрывать свои истинные намерения. И тем напрочь перекрывать (в рамках ныне выстроенных у нас правил игры) себе саму возможность оказаться при власти – такие партии и лидеры просто не могут получить доступ к масштабному эфиру, к действенным средствам массовой коммуникации, не могут получит регистрацию и принять участие в выборах.
Разумеется, ничего нового в этой выстроенной у нас оградительной схеме нет – под каким бы прикрытием (формально более или менее демократическим) она ни выстраивалась, единственная ее цель – консервация нынешнего положения. Причем, для солидного и умудренного годами жизни человека само это слово — «консервация» — может звучать как бальзам на душу: слава Богу, без потрясений, войн и революций. Но вправе ли эти самые умудренные, прожившие большую жизнь, а значит, как правило, имеющие детей и внуков, не задумываться над тем, что же консервируется: здоровье или набирающая обороты болезнь?
В свое время, на заре «перестройки», возникла некоторая возможность использования первичных ячеек организаций бюрократических как нормальных самодеятельных. И многие из тех, кто в прежние времена в эти «игры» играть ни в коем случае бы не стал, в этот процесс включились – пытались демократизировать даже и КПСС. Нынешние период на период зари «перестройки» совсем не похож – напротив, нарастает бюрократизация, иерархизация и в конечном счете «вертикализация» всего того, что еще вчера казалось более или менее имеющим шансы на жизнь самостоятельную. Разумеется, этот процесс не мог не затронуть и политические партии – здесь закон суров: выживает лишь тот, кто подчиняется этим правилам.
Но означает ли это, что участие в публичном партийно-политическом процессе полностью потеряло какой-либо смысл?
Разумеется, каждый решает для себя этот вопрос сам. Тем более, что, если смотреть правде в глаза, ныне и общество-то находится в таком состоянии, что сам подобный моральный вопрос не слишком-то многие себе и задают. Но и для тех, кто подобным вопросом задаться способен, ответ на него столь же неоднозначен, как не был он однозначен и в советские времена. Очевидно, мы находимся на этапе слабого общества, не склонного и не способного к требованию революционных перемен. Столь же очевидно, что мы, несмотря на всю воинственно-патриотическую риторику, тем не менее, все еще пребываем в состоянии ограниченного суверенитета – в доказательство достаточно даже одного факта, с которого мы и начали эту статью (плюс минимальный анализ ситуации, например, см. мою предыдущую статью «Чем нам грозит дефолт в США?», и хотя бы чуть-чуть воображения).
Так или иначе, мы живем в период, когда каждый, кто хочет что-то сделать для страны, вынужден идти на большие компромиссы. Важно лишь, чтобы, в конечном счете, эти компромиссы вели к развитию своей страны, а не к новым мировым рекордам по выкачиванию живых и реальных ресурсов (будь то природные ресурсы или финансовые средства) из нашей, несмотря на все бодряческие заявления, все же продолжающей деградировать экономики.
А какие лозунги рискнут поднять на свои знамена те, кого все же допустят до участия в избирательной кампании, и будут ли среди них самые ключевые, в перспективе определяющие роль и место нашей страны в мире, об этом мы узнаем совсем скоро. И ответ на этот вопрос, в рамках ныне выстроенной у нас «управляемой демократии», будет определять не только степень ответственности, зрелости и гражданской смелости участвующих в выборах партий, но и, может быть, не в меньшей степени, ход и промежуточные результаты скрытой борьбы, идущей в тех кулуарах, в которых и определяется, какие партии и идеи можно до нашего общества, соответственно, допустить и масштабно довести.
