ЮРИЙ БОЛДЫРЕВ: «Масштаб трагедии России равен масштабу разворовывания ее национального достояния»
01.06.1999
Интервью
заместителя председателя
Счетной Палаты
Российской Федерации
Владимир Ткаченко
Юрий Болдырев родился в 1960 году в Ленинграде в семье военного моряка. Его отец, ныне здравствующий, окончил военно-морское инженерное училище и долгое время ходил в дальние морские походы.
«Он был деятельным офицером, — рассказывает Юрий Болдырев, — а потому продвигался по службе очень быстро. В неполные тридцать лет отец уже достиг должности помощника флагманского механика подводных сил Северного флота и участвовал в приемке первых советских атомных подлодок».
Уже маленького Болдырева как следует помотало по военным городкам. Первые шесть лет своей жизни будущий лидер политического движения своего имени и заместитель председателя Счетной палаты Российской Федерации провел в гарнизоне Ведяево, где тогда находилась база подводных лодок Северного флота. Потом жил с родителями в Лиепае в Латвии (о славной обороне этого города нашими матросами и солдатами в начале Великой Отечественной войны был даже снят фильм «Город под липами»).
«Мои две бабушки, — продолжает он, — носили одно и то же прекрасное русское имя Агрипина. Бабушка по отцу Агрипина Павловна, донская казачка, варила южный жирный борщ на сале с поджаркой и томатом, а бабушка по матери Агрипина Алексеевна, уроженка Новгородчины, делала северные русские щи на кислой капусте и молоке. Вот и мама моя Юлия Владимировна происходит из Великого Новгорода. По профессии она — химик-технолог, закончила знаменитую Ленинградскую лесную академию.
Отец мой, Юрий Болдырев-старший чистых донских казачьих кровей. Дед Федот Аристархович Болдырев был молодым красным атаманом на Верхнем Чиру, а на более зажиточном Нижнем Чиру у белых атаманил Коротаев, человек рассудительный и в зрелом возрасте. Однажды красный атаман Болдырев налетел со своим отрядом на Нижний Чир и выкрал дочь белого атамана Коротаева Агрипину Павловну, мою бабушку. После Гражданской войны дед служил в родном районе уполномоченным по борьбе с бандитизмом. Прожил он не так много, получив от множественных ран инвалидность, — в 1948 году его не стало».
«Вообще, — замечает Болдырев, — несмотря на то, что мои родители люди разные, но судьбы их чем-то схожи, как, вероятно, схожи судьбы всех людей, над которыми пронеслась та жестокая война. Мама девчонкой оказалась в блокадном Ленинграде, где и пережила самые голодные и холодные дни блокады. Ее вывезли в эвакуацию под бомбежкой по льду Ладожского озера, справедливо названного «Дорогой жизни». До сих пор у нее перед глазами машины с ее далекими сверстниками, девочками и мальчиками, ушедшие во время бомбежки в черную воду под белый лед Ладоги. Вся отцовская семья в это время оказалась на территории, оккупированной немцами в Сталинградской области. Конечно, мои родители познали «прелести» войны не понаслышке, посему не могут смотреть фильмы о войне и читать книги о ней».
В 1967 году отца Болдырева перевели по службе в Египет. Семья поехала с ним. Два года они жили в чужой восточной стране, либо воевавшей с Израилем, либо находившейся с ним в состоянии войны. А ведь тогда еще Египет, пуская пыль в глаза, всячески демонстрировал перед СССР свою социалистическую ориентацию в надежде на щедрую помощь в оружии и продовольствии от северного русского медведя, пока еще не изменившего доктрине пролетарского интернационализма и социалистической революции.
«В Египте, — вспоминает Юрий Болдырев, — меня, семилетнего мальчишку, потрясли жуткие гримасы восточного нецивилизованного общества, когда детей просто так убивают на улице, а матросов подвешивают на рее и бьют палками по ногам за какие-то мелочные проступки перед судовладельцем. Какая там соцориентация! Она и не ночевала в заполненном варварством Египте. Нищета, эпидемии, голод и бродяжничество, над коими торжественно возвышаются роскошные виллы местной знати, богатейшие отели, древние храмы Луксора, пирамиды и другие разнообразные приманки для туристов всех стран и народов. Безусловно, формацию, увиденного мной в юном возрасте общества можно определить, как феодализм с капиталистическим лицом. К сожалению, в последнее время и мы, страна с тысячелетней христианской культурой, по дикости разворовывания национальных богатств и обнищанию народа становимся некоторым подобием того Египта. Одним словом, тьма египетская да и только».
Проплавал Юрий Болдырев-старший в чужих водах до 1974 года, когда в сорокачетырехлетнем возрасте ушел из плавсостава с должности заместителя командующего советской Средиземноморской эскадры и перевелся на штабную работу в Ленинград, хотя ему предлагали и Москву (Главный штаб ВМФ), а также значительное карьерное повышение и адмиральские погоны, если поедет служить на Тихоокеанский флот. Вместе с ним осела в Ленинграде его семья.
«Мой отец, — говорит Юрий Болдырев, — прожил счастливую жизнь офицера, служившего Родине на полную катушку. Он знал, что государство его обеспечит всем, чем необходимо. Поэтому отец никогда не копил денег».
В 1977 году по окончании 121-й ленинградской физматшколы, гремевшей на всю страну после Колмогоровского математического интерната при МГУ, Юрий Болдырев поступал в закрытое военное училище, не значащееся в списках военных ВУЗов, куда набирали со всей страны только способных к физике и математике молодых людей, но, не добрав полбала, вернулся в Ленинград, где с легкостью поступил в ЭТИ (электротехнический институт) имени Ульянова (Ленина). В 1980 году, учась в институте, Болдырев изобрел синхронизированную синхронную машину (вращающийся трансформатор) для связи энергетических сетей с разной частотой, которой занимались в 30-е годы Касьянов, а в 60-е Ботвинник. Было бы неправильным сказать, что Болдырев изобрел велосипед, ибо велосипед вещь весьма распространенная, а о существовании такой машины знали лишь весьма и весьма узкие специалисты-электронщики. Тем не менее на кафедре в институте Болдырева не оставили (изобретателей везде недолюбливают и сторонятся), а направили по распределению в Ленинградский центральный научно-исследовательский институт судовой электротехники и технологии. Он попал в системный отдел, в котором разрабатывал схемы энергетических установок для атомных подводных лодок. Вскоре Болдырев стал готовить кандидатскую диссертацию по данной тематике. Его научным руководителем был один из основоположников российской «школы надежности» профессор Мозгалевский, говоривший своему молодому подопечному:
«Вот видишь, Юра, в нашем институте сгорбленных сорокалетних дядечек, готовых съесть собрата за лишнюю пятерку к премии, вечно интригующих и подсиживающих друг друга. Если не хочешь становиться таким, то ты должен быть их не на пол — а на целых две головы выше».
По словам Болдырева, он с душой воспринял данную «философию жизни» профессора Мозгалевского, пытаясь ее претворить в собственной жизни, и… получилось.
Поход в большую политику Юрия Болдырева начался, в общем, с малого и вполне демократического избрания его секретарем комсомольского комитета родного института на первой волне горбачевской перестройки (до того знаменательного времени комсорги в таких научных заведениях сперва назначались в райкомах, а потом уже избирались самими комсомольцами). На год раньше, чем в других структурах судостроительного комплекса СССР по инициативе Юрия Болдырева в ЦНИИ судовой электротехники и технологии создается Совет трудового коллектива. Кроме того, он под эгидой комитета комсомола решается выпускать неподцензурную партбюро институтскую газету. Кстати, редактором этой газеты выбирается жена Болдырева.
В 1988 году Болдырев вознамерился покинуть ЦНИИ с тем, чтобы, устроившись на сменную работу на завод Земснаряд электромехаником (сутки — трое), продолжить свое образование в Ленинградском финансово-экономическом институте имени Вознесенского по профилю социальной психологии. Из ЦНИИ его не отпустили, но направили туда же на учебу с наказом вернуться обратно, мотивируя, что им тоже такие специалисты нужны.
В 1989 году Болдырев закончил учебу, получив диплом второго высшего образования. Правда, здесь не обошлось без некоторого «огорчительного казуса», вероятно, определившего его дальнейшую судьбу как организатора и политика. Перед самым государственным экзаменом в финансово-экономический институт привезли дипломы и, вдруг, выяснилось, что в них внесена совершенно не та специальность, которую старались за целый год постичь молодые люди. Обида и напряжение закрались в студенческие сердца, ребята возмущались, но не могли преодолеть собственной вялости. Декан факультета спешил урезонить, дескать, «какая вам разница, что за диплом, главное корочка есть». Тогда Болдырев, взяв на себя ответственность, организовал самую настоящую студенческую забастовку, собрал подписи и выдвинул требования. Мигом конфликт был разрешен, будто по мановению волшебной палочки необходимые дипломы у руководства ВУЗа нашлись.
«Но все же самое большое свое достижение в организаторской деятельности, — шутит он, — относится к 1980 году, когда я хотел улететь из солнечного Тбилиси. Зная местные нравы, я загодя примчался в аэропорт в три часа ночи и встал в очередь в кассу, будучи по счету третьим. Где-то к часам пяти-шести утра я устал и, наконец, понял, что нормальная очередь в Тбилиси просто невозможна и билет мне взять не удастся. Мне бы не удалось и дальше взять несчастный билет в Россию, если бы местные жители совсем оказались невосприимчивы к элементарному порядку. Но в какой-то момент они подчинились — на время справедливость восторжествовала, и я с триумфом возвратился на родину».
В разгар предвыборной кампании 1989 года группа известных общественных деятелей Ленинграда составила список своих кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР. Болдырев со своими единомышленниками попытался организовать выдвижение двух человек из этого списка от родного ЦНИИ. Партбюро запретило не только их выдвижение, но и публикацию в стенгазете статьи Болдырева на данную тему. На следующий день газета вышла с белым пятном на месте статьи, но рядом с пятном было помещено разъяснение Болдырева, откуда и почему оно взялось. Поскольку руководство института воспрепятствовало двум людям из вышеназванного списка прийти и выступить перед сотрудниками ЦНИИ, то последние, движимые совершенно справедливым чувством протеста, выдвинули двух своих институтских кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР. Одним из них оказался Юрий Болдырев. Но самое интересное и даже трагичное было для молодого кандидата впереди. Еще до окружного предвыборного собрания три раза по персональному делу Болдырева заседала парткомиссия райкома, пытаясь разрешить «неразрешимую» дилемму: принимать его в партию нельзя — не принимать тоже нельзя. Кончилось все тем, что решили принимать, ведь некуда деваться. Соперником Болдырева на выборах в депутаты Верховного Совета СССР стал первый секретарь Московского райкома партии Ленинграда, известной на всю страну кузницы кадров, откуда начинал свою номенклатурную карьеру будущий первый секретарь МГК Зайков. В том избирательном округе проходило еще четыре кандидата, по сценарию готовые снять свои кандидатуры в пользу партийного вельможи.
Наконец, пришло время окружного избирательного собрания. В самом начале, в общем, ничто не предвещало рассыпаться плану партийцев «протащить» своего единственного кандидата, поправ «гордыню» молодого ученого. И все-таки перелом в сознании людей уже произошел. Про всех кандидатов, кроме Болдырева, на собрании говорили какие они хорошие: бабушек через дорогу переводят, обо всех подряд заботятся и т.д. и т.п. Зато о Болдыреве сказали, что он проявил мужество и отстоял свою позицию перед изрядно поднадоевшим партийным начальством (история со стенгазетой). Тут помог, по мнению Болдырева, и печальный случай. Усталый и побитый жизнью сотрудник НИИ озероведения выступал за своего кандидата. Неожиданно ему сделалось плохо и его под руки увели со сцены. Вскоре сообщили, что он умер. В зале воцарилось мертвая тишина… После человек, ведший предвыборное собрание, поставил на голосование, кого из кандидатов оставлять в списке. Народ проголосовал за Болдырева и первого секретаря райкома. Ну а исход будущих выборов в пользу Болдырева был предрешен уже тогда.
«Уже гораздо позднее, — заключает он, — демократы меня обвинили в неблагодарности и измене: дескать, «мы его привели в Верховный Совет СССР и большую политику, а он нас предал». Хотя привели-то меня туда не так называемые демократические силы, а нормальные русские люди. Кстати, среди моих доверенных лиц были как сотрудники нашего славного института, так и люди со стороны, — социолог Алексеев и юрист Краснянский. С последним я потом расстался навсегда, ибо, мягко говоря, не разделял того, что он делает… Конечно, в то время нас опьянила романтика первых свободных выборов. Наглядной агитации еще практически не существовало. Контроль за избирательными участками был главной задачей свободных и неангажированных партийными органами кандидатов».
«С другой стороны, — продолжает Болдырев, — я никогда антикоммунистом не являлся. В 1990 году я баллотировался на съезд КПСС по тому же Московскому району Ленинграда. Я всегда исходил из того, что партия есть всего лишь инструмент государственного управления, следовательно, люди там не лучше и не хуже, чем в иных сферах нашего общества. В 1990 году Горбачев говорил, что партия должна уйти от управления. Я считал и считаю это его величайшей ошибкой. В качестве примера возьмем летящий самолет. Представим, что летчики незаконно и силой захватили его штурвал. Но в полете убрать их от штурвала — значит совершить непростительное бессмысленное самоубийство, пусть и под разными благими предлогами. А ведь именно такая участь постигла Советский Союз. На мой взгляд, надо было разделить нашу партию на две, а может и на три части, дабы среди них создать конкуренцию в их административной и управленческой деятельности. С подобным соглашались и большинство рядовых партийцев в моем избирательном округе. Но Горбачев на съезде с партийной верхушкой всячески препятствовали такому решению, заявляя, что им удастся удержать ситуацию в стране в нормальном русле… Итог известен.
После съезда партийный билет я сжег и написал заявление, где просил считать меня вышедшим из партии, возглавляемой Горбачевым, ведущим ее и страну к пропасти».
Болдырев состоял членом «Межрегиональной депутатской группа», объединенной, по его мнению, «идеей создания равных условий для функционирования различных политических партий и сил в СССР». Осенью 1989 года прозвучал призыв из уст Сахарова, Афанасьева, Черниченко и Попова к всеобщей политической стачке. Болдырев, находясь в Ленинграде, выступил против этой затеи чересчур пламенных демократов, заявив, что «либо мы парламентскими методами отстаиваем свою позицию в Верховном Совете, либо мы выходим из него и тогда идем на стачку наравне с простыми гражданами, — призыв защищенных иммунитетом депутатов к противоправным действиям абсолютно незащищенных перед властью граждан элементарно аморален».
В Верховном Совете Болдырев работал в Комитете по государственному строительству вместе с академиком Олегом Богомоловым, академиком Георгием Арбатовым, Михаилом Прусаком, Сажи Умалатовой, Николаем Травиным, Геннадием Бурбулисом, Альфредом Рубиксом… Возглавлял комитет Николай Пивоваров.
В 1990 году его не совсем удачно избирали депутатом Верховного Совета России по Калининскому району Ленинграда. Тогда за Болдырева отдали свои голоса семьдесят процентов избирателей, пришедших к избирательным урнам. Но выборы не признали состоявшимися, ибо явка на избирательные участки граждан равнялась тридцати семи процентам (по нынешнему закону необходимо всего двадцать пять процентов, а по тому нужно было пятьдесят).
Кроме того, Болдырев являлся членом Координационного консультативного совета при председателе Верховного Совета, а затем Президенте Российской Федерации Борисе Ельцине, где отстаивал с самого начала государственнические позиции по приватизации, предлагая перед ее внедрением заключить договора с зарубежными партнерами России о выдачи преступников в приватизационной сфере. Понятно, что голос Болдырева тонул в грае «приватизационного воронья».
В 1991 году Болдырев отказался участвовать в избирательной кампании Ельцина, мотивируя тем, что Координационный консультативный совет не может и не должен превращаться в предвыборный штаб одного из кандидатов на высший государственный пост в России. Хотя другие советники, среди них и бывший мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, открыто призывали к этому.
Летом 1991 года Болдырев с группой специалистов занимался на государственной даче в Архангельском разработкой нового государственного устройства России.
«Тогда, — шутит он, — предлагалось введение должности главного государственного контролера. Я, несколько ерничая, говорил, что наименование уж больно несерьезное, ведь главный государственный контролер звучит, как главный государственный кондуктор. Сошлись на том, что должность надо окрестить главный государственный инспектор».
Болдырев и не мог предположить, что приблизительно через полгода в 1992 году станет главным государственным инспектором и начальником Главного контрольного управления администрации Президента Российской Федерации. Напомним, что в 1992 году в администрации Президента было всего четыре ключевых фигуры: государственный секретарь Геннадий Бурбулис, ее глава Юрий Петров, начальник Главного правового управления Александр Котенков и Юрий Болдырев, занимавший вышеназванный пост.
Он подчинялся Ельцину напрямую. Управление состояло из двух подразделений, — первого, собственно контрольного, и второго, ведавшего связями с регионами и территориями, а также курировавшем деятельность представителей президента в субъектах Федерации, их назначением и т. д. Численность сотрудников не превышала ста человек. Ныне бывшее Контрольное управление, по словам Болдырева, повинуясь главному бюрократическому закону усложнения, «размножилось» на многие и многие управления в структуре администрации Президента.
Создавал Болдырев управление в буквальном смысле с нуля. Приходилось исправлять много того, что было «напортачено» после августа 1991 года. Контрольное управление уже существовало полгода, а делопроизводство вообще никакое не велось. Чтобы выправить ситуацию с делопроизводством, Болдырев взял на должность руководителя своего секретариата опытного человека из Санкт-Петербурга.
«В мои обязанности, — поясняет он, — входило и представление к назначению Президентом чиновников на высшие государственные должности, в том числе министерские. Должен сказать, что никто из лиц, представленных мной не был потом запачкан в коррупции. Хотя в известной мере мне просто повезло, ведь в душу человека до конца не заглянешь. К сему добавлю, что ни одно из моих предписаний для высших чиновников, обязательных к исполнению, не отменено судом, ни одно решение Президента об освобождении от должности, принятое по моему представлению, также не отменено в судебном порядке».
Болдыреву удалось освободить от должности за существенные нарушения и проступки трех губернаторов. Среди них, — Василий Дьяконов, глава администрации Краснодарского края. Кстати, по его отстранению от власти Болдырев носил представление Президенту целых три раза.
«Характер деяний этого господина, — отмечает бывший начальник Контрольного управления администрации Президента, — можно долго описывать. Но приведу лишь один пример. Семь лучших крайкомовских зданий Краснодарского края Дьяконов взял и легкой рукой передал некоему Фонду развития предпринимательства, сугубо коммерческой организации, которой руководил брат его жены. Согласитесь, все просто как мычание… С другой стороны, мы тогда избежали превращения Контрольного управления в департамент политического сыска. От меня требовали проверок главы администрации Новосибирской области Мухи и главы администрации Иркутской области Ножикова только за то, что они на съездах Верховного Совета России выступали против Ельцина.
Теперь несколько слов о борьбе с коррупцией. КРУ летом 1992 г. инициировало указ президента о борьбе с этим злом. Но правительство Е.Гайдара полностью его проигнорировало. Кстати, «чемоданы компромата» Руцкого существовали. Они суть материалы проверок нашего управления, переданные Генеральному прокурору В.Степанкову, который предоставил их Антикоррупционной комиссии.»
Болдырев руководил Контрольным управлением администрации Президента России ровно год и руководил бы, наверное, дальше, если бы его не «ушли». А случай «уйти» строптивого и добросовестного чиновника выпал весьма основательный. Болдырев покусился на «священную корову» новой российской демократии — Западную группу войск, охваченную воровским угаром. Впрочем, вот как он рассказывает об этом сам:
«Масштаб разворовывания имущества ЗГВ был катастрофическим. Вот одна из схем воровского произвола. Некоторые наши генералы закупали отечественные горюче-смазочные материалы по цене дешевле тридцати копеек, прокручивали их через несколько подставных зарубежных компаний, где сами же и являлись учредителями, и, наконец, продавали ГСМ той же Западной группе войск по завышенной цене, как закупленные на Западе. И тут же эти ГСМ продавались вышеуказанным компаниям в качестве остатков-неликвидов по цене существенно заниженной по сравнению с европейской. Итог — нанесенный государству ущерб в десятки миллионов долларов. По результатам нашей проверки осенью 1992 года ЗГВ я внес Президенту представление на освобождение от должности, разжалование и отдачу под суд шести генералов группы. Эта была первая и единственная проверка, по которой Президент так и не принял решение. Над нашим управлением стали сгущаться тучи. Если раньше я имел фиксированный день и час для еженедельного доклада Президенту (вторник после доклада директора СВР России академика Евгения Примакова), то теперь начались изменения в графике работы главы государства. Меня пытались изолировать от Бориса Николаевича. 11 января 1993 года я, наконец, встретился с Президентом, который предложил мне уволиться по собственному желанию и на мой выбор уйти первым заместителем к любому федеральному министру. Президент мотивировал мою отставку тем, что моей работой недовольны главы субъектов Федерации (странно, если бы они были проверяющими довольны!). Я отказался, попросив Президента точнее сформулировать за что он меня увольняет. До марта ситуация тлела — готовилась реорганизация администрации Президента».
5 марта 1993 года Юрия Болдырева уволили в связи с ликвидацией его должности и самого Контрольного управления. Правда, уволили как «врага народа» с опечатыванием кабинета в тот же день.
Через некоторое время Контрольное управление в администрации Президента воссоздали, но уже совершенно в ином виде и статусе. Его нового начальника (небезызвестного Ильюшенко) подчинили даже не главе администрации Президента, а одному из заместителей главы администрации. Кстати, сразу же по своему назначению Ильюшенко 20 марта 1993 года организовал проверки губернаторов Мухи и Ножикова, хотя сотрудники юридического отдела управления воспротивились данным «проверкам» и выразили свое особое мнение, за что мгновенно были выставлены на улицу. Как говорится, комментарии излишни.
Летом 1993 года Болдырев начал работать в исследовательском центре у Григория Явлинского.
«Когда отгремели в Москве кровавые события осени 1993 года, вызванные неконституционными действиями Президента, — вспоминает он, — и Президент как с барского плеча подарил политическим партиям право занять половину мест в будущем парламенте, тогда и встал вопрос о создании качественно новой партии, не участвовавшей в баталиях между левыми и правыми, а готовой взяться за строительство нормальной цивилизованной России, где бы принадлежность к самой власти не давала бы возможности нагло кроить и разносить по рукам госсобственность. Начали мы с трех основных критических моментов. Явлинский утверждал, что так называемые рыночные реформы у нас движутся не по тому пути. Я говорил, что у нас нет системы контроля за властью, потому власть устроила в стране произвол. Лукин разоблачал предательскую козыревскую внешнюю политику, приведшую к уничтожению позиций России на мировой арене. Так и получилось «Яблоко»… Надо сказать, что сегодня на знаменах этого блока осталась только одна идея. Какая бы Вы думали? Отвечу: именно моя. Все остальное у них со временем успешно улетучилось».
На декабрьских выборах 1993 года Болдырев баллотировался в Совет Федерации от Санкт-Петербурга. Всю свою избирательную кампанию он посвятил практически одному вопросу: почему нельзя голосовать за новую ельцинскую конституцию?
«В самом деле, — восклицает Юрий Болдырев, — в Конституции 1993 года все права гражданина России декларированы блестяще. Но механизм реализации данных прав прописан так, что заведомо ясно: ни одним из них мы воспользоваться не сумеем. Да и спросить за нарушение властью наших прав нам будет не с кого. На предвыборных собраниях я постоянно повторял: граждане, если вы хотите голосовать за эту конституцию, то не надо голосовать за меня, не надо посылать меня в парламент со связанными руками. Но случилось так, что и Конституцию приняли, и меня в Совет Федерации избрали».
В Совете Федерации Болдырев занимался тем же, чем некогда в Верховном Совете СССР — государственным строительством, что, по его словам «кардинально отличается от подсматривания в замочную скважину». В 1994 году он стал одним из авторов Федерального Закона «О Счетной Палате Российской Федерации». В 1995 году разрабатывал Закон «Об основах государственной службы Российской Федерации». Затем был сопредседателем согласительной комиссии по этому Закону.
В 1995 году мнение Болдырева по проекту Закона «О Центробанке» круто разошлось с мнением Григория Явлинского. Болдырев представлял Центробанк как подконтрольное со всех сторон государству федеральное учреждение, в котором нет и не может быть места для разного рода коммерческой деятельности. Явлинский и Задорнов, да и многие другие думцы мыслили Центробанк иначе, преодолев вето Совета Федерации, наложенное на сей Закон. В результате, по словам Болдырева, мы получили не Центробанк, «а самодостаточную шарашку». И дело тут не в личностях чиновников, его возглавлявших.
Тогда он не мог даже вообразить своего избрания на должность заместителя председателя Счетной Палаты, поскольку находился в жестком конфликте с Президентом, а большинство членов Совета Федерации (пятьдесят семь процентов) были работниками исполнительной власти (главы администраций, министры, представители Президента и т.д.). Однако зимой 1995 года Комитет по бюджету Совета Федерации единогласно рекомендовал Юрия Болдырева на пост заместителя председателя Счетной Палаты Российской Федерации. Но на рассмотрении его кандидатуры в Верхней палаты против Болдырева резко выступил глава Союза губернаторов и губернатор Московской области Анатолий Тяжлов, ставя ему в вину прошлую историю с Ножиковым и Мухой. Правда, толковые разъяснения на сей счет Болдырева вполне удовлетворили губернатора. Потом было голосование. В результате восемьдесят три процента от списочного состава Совета Федерации поддержали кандидатуру Болдырева и избрали его на пост заместителя председателя Счетной Палаты Российской Федерации.
И все же главный камень преткновения между Болдыревым и остальным «Яблоком» возник из-за знаменитого «Соглашения о разделе продукции», лоббируемого в Думе именно этой фракцией и проведенного ей все-таки через Нижнюю палату летом 1995 года. Соглашение предполагало, что Правительство имеет право передать, кому угодно, на каких угодно условиях наши недра. Идея проста до примитивного. Например, у России есть некоторый объем залежей нефти. Все затраты зарубежного инвестора компенсируются нашей нефтью или так называемой компенсационной нефтью. А вот оставшаяся после компенсации нефть делится в определенных пропорциях между Россией и инвестором. Сразу же возникает вопрос: а что может Правительство списывать в затраты? По такой логике можно списать вообще все и доказать, что никакой прибыли мы не получили. Второй вопрос вытекает из первого: а на чью экономику лягут эти пресловутые затраты? На экономику России или США, Канады, стран Западной Европы? Думается, ответ сейчас очевиден даже школьнику.
«В любой мало-мальски нормальной стране, — считает Юрий Болдырев, — начиная от Норвегии и заканчивая Индонезией, недра священны. Если какая-нибудь из этих стран отстает в машиностроительной отрасли, то делает все, чтобы с помощью своих недр вытащить вперед свое машиностроение… К тому же, ни в одной цивилизованной стране не разрешена деятельность офшорных компаний, а у нас через Думу был проведен Закон, предоставивший неограниченные права для работы офшорных компаний, главная задача которых — снять сливки и быстро смыться из России. Тогда демократическая оппозиция в Думе горой стояла за данный Закон, а господин Черномырдин устроил публичное внушение Шафранику за то, что тот не смог уговорить сенаторов «как надо» проголосовать за него. Да и все ключевые СМИ изрядно пошумели о плохих сенаторах, не дающих пролиться на нашу страну золотому дождю иностранных инвестиций. Кстати, нормы, проводимые в жизнь моими бывшими товарищами по «Яблоку», детально и в нюансах совпадали с тем, что лоббировала у нас одна американская организация, следившая за нашей «реформой» и отстаивавшая интересы своих транснациональных корпораций».
На очередном съезде «Яблока» Болдырев вышел из блока. Но еще до съезда он уже не принимал никакого участия в заседаниях бюро Центрального совета движения. Да и понятно — переубеждать яблочников стало невозможно и бессмысленно.
Наконец, собралась Согласительная комиссия по закону «Соглашение о разделе продукции», четыре раза забракованному и отвергнутому Советом Федерации (отметим, что три раза спикер Нижней Палаты Иван Рыбкин в Думе инициировал и ставил на голосование преодоление вето Совета Федерации по этому закону). Картина приблизительно была такова. С одной стороны, лоббировавшие закон — Шафраник и глава республики Коми; с другой — Болдырев и заместитель председателя Ямало-Ненецкого законодательного собрания. И посередине их фигура золотопромышленника, члена Совета Федерации, которая должна определить исход дела. Болдырев беседовал с ним часа три, объясняя, чем принятие данного закона может обернуться для страны в настоящем и будущем.
«Перед ним сидели яблочники, — говорит Болдырев, — и на пальцах показывали, сколь выгодно будет лично для его бизнеса принятие закона. Он слушал, слушал… Потом, вдруг, встал и лаконично бросил нашим оппонентам: «Нет! Ни в коем случае! Я решил — в таком варианте Закона не будет!». Человек этот ныне — губернатор Магаданской области Цветков.
Но наши мытарства по закону «Соглашение о разделе продукции» не закончились. И вот в декабре 1995 года перед самым подписанием уже качественно нового закона, защищающего интересы России, звонит мне Сергей Глазьев, член Согласительной комиссии от Думы и мой единомышленник, и говорит, что Рыбкину на подпись дали не наш вариант, согласованный в Совете Федерации, а совершенно иной. Я связался с Рыбкиным и официально его предупредил, что настоящий и согласованный вариант с Верхней Палатой находится только на руках у Глазьева и только его можно подписывать и направлять в Совет Федерации… В новом варианте нам удалось заложить определенные механизмы, не допускающие варварского разграбления отечественных недр».
На выборах в конце 1995 года Болдырев в Думу уже не избирался, а целиком посвятил себя Счетной Палате России. За четыре с половиной года его работы там создана полноценная система государственного контроля. Хотя Болдырев в разговоре со мной не раз сетовал на то, что «контроль-то мы обеспечили, а вот нормальной системы наказания за преступления в сфере незаконного расходования бюджетных средств и приватизации госимущества у нас как не было, так и нет». По его мнению, наше законодательство чудовищно, ибо укравший булку немедленно препровождается в тюрьму, а ухвативший миллиард долларов спокойно живет или у нас, или на Гавайях.
«Сегодня, — признается Болдырев, — средств не хватает учителям, врачам, военнослужащим Министерства обороны, Федеральной службы безопасности, Федеральной пограничной службе… Это абсурд, когда затраты на президентскую службу охраны превышают финансирование всей нашей внешней разведки. Но масштаб противозаконных изъятий денег у всей страны, вскрываемых Счетной Палатой, несопоставим с тем, чего нам не хватает. Это — сотни миллиардов долларов. Поясняю. Весь нынешний бюджет России эквивалентен двадцати миллиардам долларов. Только по пяти проверкам мы набираем около двадцати миллиардов долларов незаконно изъятых у нас с вами госресурсов. Тридцать семь триллионов рублей было изъято Президентом и Правительством из бюджета в 1995 году в качестве компенсации за отмену таможенных льгот по ввозу спиртного и сигарет (льготы изначально также были противозаконными). Два миллиарда долларов и одиннадцать с половиной триллионов рублей незаконно изъяло Правительство в 1995 году на так называемое восстановление народного хозяйства Чечни. Более трех миллиардов долларов составил ущерб от Указа Президента, разрешившего Газпрому, РАО ЕЭС России, ЛУКОЙЛУ и другим компаниям с государственным участием не перечислять государству реально имеющуюся прибыль от находящегося у государства пакета акций данных компаний… О чем говорить, когда в Кемеровской области за неуплату в больнице отключили электричество, где умерло сразу несколько человек, а тут такие суммы уплывают мимо родной страны. Сегодня приходится констатировать, что масштаб трагедии России равен масштабу разворовывания ее национального достояния. Повторюсь: мы не добьемся ничего положительного, если не установим жесткую систему наказания высших должностных лиц за разбазаривание и незаконное использование госсредств. В нормальной стране должно существовать равенство граждан перед законом, а не особые условия для личного процветания того или иного министра».
И тем не менее Юрий Болдырев верит в будущее России, говоря, что «без веры вообще нельзя жить и служить нашему униженному, пусть наполовину порушенному и опустошенному, но все же Великому Отечеству». И эту веру разделяют с ним большинство наших сограждан.
Он женат, у него есть сын.
